Бетховен: личная трагедия среди всеобщего братства

Бетховен: личная трагедия среди всеобщего братства

17 декабря исполнилось  242 года со дня рождения (точнее, крещения) этого титана музыки и жизни.

Людвиг ван Бетховен был крещён в Католической Церкви в 1770 году в городе Бонне, который в то время входил в Курфюрстшество Кёльнское, которое, в свою очередь, было частью Великой римской империи германской нации. Предки композитора по отцовской линии были голландского (фламандского) происхождения. Его отец был певцом при дворе местных правителей – курфюрстов, а мать – дочерью повара. Так что это был типичный разночинец. Вообще, следует отметить, что наиболее выдающиеся музыканты той эпохи не были знатного рода, что определяло своеобразие их общественного положения и являлось для них источником многих неприятностей.

Как и в случае с Моцартом, первым учителем музыки для Людвига был его отец. В самом деле, отец сначала пытался сделать из сына «второго Моцарта» и рьяно учил его играть на скрипке и клавесине. Первое публичное выступление Людвига состоялось, когда ему было 8 лет. Особого фурора оно не произвело. Отец вскоре утратил профессиональный интерес к сыну и перепоручил его музыкальное образование своим коллегам. Попутно Людвиг научился играть также на органе и альте.

В 1880 году в Бонн приехал известный в то время органист и композитор К. Г. Нефе. Когда Людвига показали ему, тот сразу понял, что перед ним незаурядное дарование. Нефе стал для юного Бетховена первым серьёзным наставником и проводником в мире музыки. В возрасте 12 лет Людвиг уже работал помощником Нефе, который занимал должность придворного органиста. А когда ему было 13, были опубликованы его первые сочинения для клавира.

Нефе был широко образованным человеком, а также масоном, как и Моцарт. Под влиянием Нефе Людвиг начал изучать иностранные языки, в том числе, латынь, итальянский и французский. Он также увлёкся литературой, а затем и философией. Среди его любимых авторов — Шиллер, Гёте и Шекспир.

В 1887 году Людвиг едет в Вену, где по некоторым данным, состоялась его встреча с Моцартом. Однако его первая поездка в Вену не была продолжительной. Тяжело заболевает, а затем и умирает его мать. Людвиг вынужден был вернуться в Бонн, где на него свалилась забота о спивающемся отце, а также о двух маленьких братьях. Он даёт уроки, работает органистом, а также альтистом в придворном оркестре.

Тогдашний правитель Бонна – курфюрст Макс Франц — был типичным просвещённым монархом, который придавал большое значение развитию наук и искусств. В основанном им театре, ставились пьесы Шекспира, Лессинга, Гёте и Шиллера, а также ставились итальянские, французские и немецкие оперы, в частности, Глюка и Моцарта. Бетховен часто выступал перед курфюрстом со своими сольными клавирными импровизациями, а также в составе камерных ансамблей. Кроме того, Бетховен не прекращает своих опытов композиции.

Но интересы Лювига не ограничиваются музыкой. Он задумывается над смыслом бытия и продолжает много читать. В 1789 году он посещает лекции в Боннском университете, а затем вступает в масонскую ложу. Впоследствии, правда, он приходит к выводу, что «музыка есть откровение более высокое, чем вся мудрость и философия».

Успехи Бетховена были очевидны. Друзья и покровители возлагают на него всё возрастающие надежды. Многие считают его продолжателем дела Моцарта. Курфюрст назначает ему пособие для продолжения образования. Ещё ранее была достигнута договорённость с Й. Гайдном о занятиях с Бетховеном. Для этого Людвиг должен ехать в тогдашний центр музыкальной культуры — Вену. Один из друзей писал ему в напутственном письме: «Дорогой Бетховен!.. Музыка всё ещё скорбит, оплакивая смерть своего любимца…  Не пожалей же усердия и прими дух Моцарта из рук Гайдна».

С 1792 года Бетховен живёт в Вене. Он занимается с Гайдном, но у них не складывается взаимопонимания. Гайдн признаёт талант Бетховена, однако он не приемлет «избыточной» склонности своего ученика к новаторству и «мрачности». Мэтр называл своего строптивого ученика «Чингиз-ханом», «революционером» и «атеистом».  Вскоре их отношения прекращаются, и Бетховен находит себе других учителей, в том числе, небезызвестного А. Сальери. Эта кажущаяся «неразборчивость» Бетховена в отношении своих учителей объясняется тем, что теоретические знания мало что добавляли к мастерству, которым он уже вполне уверенно владел на бессознательном уровне. Как и большинство гениев, он, по сути, оставался самоучкой.

Тем временем пособие, выданное Бетховену курфюрстом, иссякло. Однако Людвиг уже мог вполне обходиться без оного. Он довольно быстро стяжал себе в Вене славу блестящего пианиста-виртуоза и приобрёл немало платёжеспособных покровителей, а также верных друзей, среди которых были также граф Андрей Разумовский и князь Николай Голицын. Его игра резко отличалась от общепринятого «галантного стиля». В своих импровизациях Бетховен активно пользовался педалью, смело задействовал крайние регистры, обрушивал на слушателей шквалы непривычных созвучий, и в результате добивался на клавире почти оркестрового звучания. Здесь он во многом предвосхитил своего будущего крестника – Ф. Листа.

В Вене же появляются произведения Бетховена, которые он помечает как «Opus 1»  —  это три фортепианных трио. Публикация их принесла немалый доход. В 1795 году состоялась премьера его 1-го фортепианного концерта, которая также прошла с огромным успехом. Материальное положение Бетховена налаживается, и теперь он мог с удовольствием помогать свои друзьям, если те испытывали материальные затруднения. Единственное, что его тогда угнетало, это «неадекватная» реакция публики, на его импровизации. Он терпеть не мог видеть слёзы на глазах слушателей. Он считал, что «чувствительность прилична лишь женщинам, у мужчины же музыка должна высекать огонь из души».

Бетховен уже тогда эпатировал публику своим неряшливым внешним видом и дерзким поведением. Если кто из слушателей имел неосторожность начать шептаться, он мог прервать выступление и обозвать всех присутствующих «свиньями». Своему покровителям  он неоднократно заявлял: «Князей много, а Бетховен – один». Так сказывался его «комплекс простолюдина». И всё же его любили, а выходки его лишь добавляли ему популярности.

В 1796 году, в возрасте 26 лет, Бетховен впервые почувствовал, что начинает терять слух. Вполне возможно, что это явилось следствием «водной процедуры», которую он выполнял каждый раз, прежде чем приняться за сочинительство: он окунал голову в таз с ледяной водой, полагая, что это способствует умственной деятельности.

Бетховен продолжает сочинять, но в музыке его всё настойчивее звучит тема борьбы с судьбой. Причём борьба эта благотворна: она не подавляет человека, но побуждает его к глубоким и возвышенным размышлениям о смысле бытия. В музыке Бетховена произошло то, чего избегал Моцарт и чего боялся Гайдн. Она почти полностью утрачивает момент развлекательности и более не является «конфетой для ушей». Она становится средством выражения страстей, дотоле скрываемых или ещё незрелых. Эта музыка обрушивается на слушателя со всей своей беспощадной откровенностью, преодолевая условность искусства и подчас даже переставая быть собственно «музыкой». В 1798 году Бетховен пишет свою Патетическую сонату.

Несмотря на усиливавшуюся глухоту, Бетховен продолжает сочинять и концертировать. Его произведения, несмотря на сложность музыкального языка, находят живой отклик в сердцах современников. Тиражи его сочинений растут и приносят ему немалый доход. Но глухота его повергает его в отчаяние. В 1802 году он бросает всё и уезжает в тихую деревушку Хайлигенштадт, чтобы осмыслить происходящее и принять соответствующее решение. Тогда же появляется его «Лунная» соната, 1-я часть которой — этот вальсирующий похоронный марш — стала непревзойдённым образцом выражения мужества и трагизма в музыке.

В Хайлигенштадте Бетховен пишет письмо своим братьям, известное как «Хайлигенштадское завещание». В нём Бетховен повествует о своих душевных терзаниях и признаётся, что был близок к самоубийству. Однако любовь к искусству, а также решимость исполнить все то, к чему он чувствовал себя призванным, удержали его от рокового шага. В 1804 году, всё ещё в Хайлигенштадте, он приступает к работе над Героической симфонией. Это означало, что решение принято: он будет противостоять судьбе и продолжит служение искусству, насколько хватит сил. Несчастье не сломило Бетховена. Напротив, оно лишь позволило его титанической натуре раскрыться в полную мощь.

Первоначально Бетховен посвятил свою «Героическую» Наполеону, видя в нём человека, который мог повсеместно осуществить идеалы Французской революции — свободу, равенство и братство. Но когда Наполеон провозгласил себя императором, Бетховен разорвал посвящение. Тем не менее, он так и не смог окончательно выйти из-под влияния этой великой личности, а также отречься от веры в освободительную миссию Наполеона. Поступь наполеоновских войск ещё долго не даёт ему покоя и нередко слышится в некоторых его произведениях. А услышав его 5-й фортепианный концерт, французские офицеры, находившиеся в зале, в один голос воскликнули: C’est l’Empereur!”

Но до 5-го концерта Бетховен сочинил ещё много чего. В 1807 году из-под его пера появляется ещё одна вершина фортепианного искусства – «Аппассионата». Однако победы, одерживаемые им в творчестве, никак не сказывались на состоянии его обыденной жизни, в коей он оставался совершенно беспомощным. Здесь на него сваливались всё новые трудностями. Постоянного места работы ему получить так и удалось. Из-за усиливавшейся глухоты, он уже не мог преподавать; приходилось ограничивать и публичные выступления. Конечно, ему помогали его братья и друзья. Но он не мог злоупотреблять их щедростью. К тому же, его вспыльчивый характер был причиной частых ссор и размолвок даже с близкими ему людьми. Так что он в основном жил на деньги, выручаемые от продажи своих сочинений. А с деньгами Бетховен обращаться так и не научился.

В 1808 появляется 5-я симфония Бетховена со знаменитым началом – «так судьба стучится в дверь» и с не менее знаменитым финалом, рисующим картину полного торжества идеалов свободы, равенства и братства, всенародного ликования и упоения победой.

В 1809 году наполеоновские войска вновь вторглись в Австрию. Вена подверглась жестокой бомбардировке и вновь была захвачена неприятелем. События эти вызвали нервное потрясение у престарелого учителя Бетховена – великого Й. Гайдна, ускорив его кончину. Всё это производило на Бетховена тяжёлое впечатление. Непосредственное столкновение с войной во всей ея неприкрытой жестокости вряд ли кого может воодушевить. Кроме того, Наполеон при этом показал себя как заурядный захватчик, и симпатии Бетховена были целиков на стороне защитников города. Тогда же он пишет свою 26-ю фортепианную сонату – единственную из своих сонат, которой он сам даёт название: “Lebewohl” («Прощай»), подразумевая его вынужденный отъезд из Вены.

«Отношения» Бетховена с Наполеоном вконец испортились. Дело дошло до того, что Бетховен отметил первое крупное военное поражение своего бывшего кумира написанием «праздничной увертюры». Он принял активное участие в мероприятиях, посвящённых пресловутому Венскому конгрессу, призванному восстановить по всей Европе абсолютные монархии. При этом Бетховен был обласкан многочисленными царственными особами, включая российского императора и его супругу. Воспевая идеалы Французской революции, Бетховен всё же чувствовал себя гораздо уютнее под сенью просвещённого самодержца, в кругу вельмож, чем среди «свободных граждан».

Но вот праздник закончился, и Австрия, как говорится, «почувствовала разницу» между свободой и несвободой. Политическая жизнь была запрещена, культура была поставлена под контроль цензоров, тюрьмы были переполнены «врагами монархии», повсюду сновали тайные агенты, выслеживавшие «крамолу»,  доносительство считалось гражданской добродетелью.

Бетховена вновь одолевают мрачныя мысли, отягощаемыя также пошатнувшимся здоровьем и житейскими неприятностями. И вновь его спасает осознание им своей миссии, осознание им своего долга перед Искусством. В своих размышлениях он поднимается на новыя высоты. Истина для него вновь приобретает очертания Человеческой Личности. Но теперь это не Наполеон. Это Личность более высокого порядка и в то же время более близкая, Которая более не противостоит ему, Которая в нём самом. Да, это Тот Самый Бог, Которого он некогда отвергал в титаническом запале, Который кротко взывал к Нему всё это время, и зов Которого он, наконец, услышал. Откликом Бетховена на этот зов явилась его Missa Solemnis,  законченная в 1823 году. Тогда же, в свете такого переосмысления Истины, меняются его взгляды на роль искусства и миссию Художника: «Нет  ничего более высокого, - восклицает он, - чем приблизиться к Божеству и оттуда распространять его лучи между людьми».

Впрочем, толкование Бетховеном Истины оставалось достаточно широким. Безусловно, Он понимал Её как Бога. В то же время, Его представление о Боге было «исторически ограниченным» — как о некоем бессмертном, духовном, творческом Начале Природы. Дух этот, будучи погружён в Природу, возвращается к Себе. На этом пути Он должен преодолеть на этом пути многие препятствия и соблазны. Но Природа есть Его порождение. Поэтому Он выходит из этой борьбы победителем и вновь обретает изначальную свободу. Именно такое возрастание Духа Бетховен попытался проследить и выразить в его последней – 9-й симфонии, в финале которой Дух этот разражается радостной песнью, которую подхватывают миллионы людей. Тем самым, они приобщаются к своему единому Творцу и осознают, что все они — братья.

В своём же камерном творчестве, включая его фортепианные сонаты, Бетховен, напротив, всё более удаляется от улиц шумных и всё более уходит в себя. Здесь всё чаще слышится мотив, усталости, горечи и одиночества. И дело здесь было не только в его глухоте. Кроме того, Бетховен до последнего вздоха не переставал верить в возможность переустройства мира на началах братства и справедливости. Но в глубине души он ощущал «тупиковость» всех этих народных гуляний. Какая-то неведомая сила влекла его в иные пределы. Что-то подсказывало ему, что истинное развитие продолжается не на улице, а «в самих нас».

Но чем далее он уходит от мира и чем глубже погружается в себя, тем далее отступает трагизм, и тем светлее становится его музыка.  Правда, это уже не внешний, не природный свет, а внутренний, «духовный» свет. Одиночество оказывается вовсе не таким безысходным, каким оно казалось поначалу, но, опять же, вполне благотворным. Бетховен обнаруживает в себе целые миры, которые ранее были скрыты под внешними напластованиями. Подобное чувство охватывает человека, когда он оказывается высоко в горах, где гнездятся орлы, где слышится лишь журчание ручья, куда доносится аромат с альпийских лугов, где выше только небо.

Камерная и фортепианная музыка позднего Бетховена — это царство субъективности. Она очищена от внешних впечатлений и не рассчитана на понимание со стороны. В то же время, в отличие, скажем, от Шумана, музыка Бетховена более разумна, чем чувственна. Она несёт на себе отпечаток философского идеализма, которому Бетховен был привержен со времён своей юности. Этим, в частности, объясняется, неожиданное и неоднократное обращение Бетховена к жанру фуги. Причём к фуге он прибегает как к высшей форме разрешения драматургических коллизий, и, как правило, в финале.

Последнее, что сочинил Бетховен, был его 16-й струнный квартет – произведение вполне традиционное, и в нём как будто ничто не предвещало, что он станет «лебединой песнью» композитора. Разве что медленная часть, которую Бетховен почему-то назвал «Сладостная песнь мира и покоя»…

Бетховен не готовился к смерти. Он был полон новых творческих замыслов. «Аполлон и музы, - говорил он, - не отдадут меня в жертву смерти, ибо я им еще так много должен… Мне кажется, что я написал только несколько нот».

Смерть Бетховена наступила 26 марта 1827 года. Она явилась следствием очередной болезни, которая поначалу не казалась смертельной, но, в конечном счёте, оказалась таковой. Совсем не как в случае с Моцартом, провожать Бетховена в последний путь вышла многотысячная толпа почитателей. Похоронен он был на центральном кладбище Вены, и на могиле его вскоре был установлен величественный памятник.

Вместо послесловия хотелось бы подчеркнуть, что  Бетховен был также гениальным пианистом, оказавшим влияние на формирование русской пианистической школы. Одним из его лучших учеников был знаменитый автор этюдов Карл Черни. У Черни же, в числе прочих, обучались Ференц Лист и Теодор Лешетицкий. Первый был учителем двоюродного брата С. В. Рахманинова – А. И. Зилоти, а последний — будущего директора Московской консерватории В. И. Сафонова. От обоих прослеживаются нити, ведущия к таким великим пианистам, как В. Клайберн и М. Перайа, а также к скромному автору этих строк.

http://de-alio.ru/beethoven-personal-tragedy_ru/