Б.В.Ничипоров. Введение в христианскую психологию. Глава: Странничество

Одна из удивительных антиномий православной души - это соединение в одном: и укоренение на земле, неизбывное вчувствование в мистику своей земли, с одной стороны, и здесь же - некая совершенная свобода и несвязанность ничем, в том числе и местом. Оптинский старец Лев особенно радовался, когда его гнали из зависти из одной келии в другую. Он радостно брал свою икону Божией Матери (Владимирскую) и удалялся куда велели.

Юродство как на Руси, так вообще в Православии, по мнению одного из юродивых, ради Христа, устраивалось Господом для того, чтобы посрамить мир. Чтобы показать, что его (мира) ценности во многом ложные, временные и преходящие. А сами юродивые странствовали по свету - свободными и мудрыми. У О. Мандельштама свобода и странничество объединяются в одном слове - посох.

Посох мой, моя свобода, сердцевина бытия.

Или:

Посох взял, развеселился

И в далекий Рим пошел.

В этом смысле есть два типа странствия. Первое - это безблагодатное Каиново скитание по земле. Человек постоянно куда-то бежит, гонимый чуждой ему силой и боится, а часто и просто не может остановиться.

И второй тип - это путешествие с радостным и смиренным знанием, что с Богом везде хорошо.

ПСИХОЛОГИЯ СИРОТСТВА И РУССКАЯ СКАЗКА

Русская сказка «Сестрица Аленушка и братец Иванушка» начинается словами: «Идут двое сироток по далекому пути, по широкому полю. Померли у них отец с матерью, оставили сиротами дочку Аленушку да сынка Иванушку. Вот и пошли они странствовать по белу свету».

Сироты вышли в далекий путь и в широкое поле - все это образы жизненных трудностей. Им будет также трудно, как всем здесь на земле. Но ведь у них при этом еще нет родителей. Перед этой жизнью полнота их беззащитности предельна. И вот здесь у слушателей сказки возникает некая пронзительная и одновременно тихая жалость, которая вместе с тем растворена надеждой, и упованием, и как бы даже спокойствием, что именно в обездоленности и рождается их судьба. И, возможно, все сложится даже и неплохо.

И даже когда жизнь загоняет сирот в страшный тупик, когда злая ведьма уже навязала на шею Аленушки камень и бросила в воду, а для козленочка - Иванушки готовятся «котлы чугунные» и «точатся ножи булатные» - даже в этой крайней ситуации нет и тени от сегодняшнего кинотриллера. У слушателя волосы не встают дыбом, потому что есть, запредельно ощущается какая-то необоримая невидимая опора - последнее спасение. Эта опора просматривается поначалу робко. Вспомним. Когда вернулся с охоты царь, он не заметил того, что вместо жены - оборотень - ведьма. Не заметил царь, но зато заметила природа.

Ибо сказитель открывает нам, что «цветы в саду стали вянуть, деревья сохнуть, трава блекнуть». Может ошибиться и обмануться человек. Но Божий мир все знает, и эти скорбь и страдания отпущены сиротам, дабы явилась потом на них пред всеми слава Божия и торжество правды. Чтобы все увидели, что сирота стала царицей. И в своем царском достоинстве сохранила простоту, скромность и целомудрие. А младшенькому, хотя и сиротинушке, но надо же и слушаться, потому что козленочком станешь, а затем, не дай Бог, и взрослым животным этого же вида и этого же рода.

Издавна на Руси сироты пользовались особым попечением и жалостью «от людей». Мы часто слышим выражение «казанская сирота». Это пошло с 1579 года, когда в городе Казани была явлена икона Божией Матери. Пресвятая Богородица трижды явилась сироте Матрене и указала ей место сокрытой в земле иконы.

В Православии мистика сиротства имеет глубочайшие корни. Сиротство часто сочеталось вообще с посвящением Богу. Ветхозаветный пророк Самуил - долгожданный ребенок Анны, - сразу после рождения был отдан на воспитание в храм и посвящен Богу.

Иоанн Предтеча, сын престарелых Захарии и Елисаветы, жил большую часть жизни как пустынник. А его отец был убит.

Сама Пресвятая Богородица были посвящена храму и вскоре после своего рождения потеряла обоих родителей, Иоакима и Анну.

Преподобные Сергий и Серафим вышли на духовное поприще уже сиротами.

Есть» житийном материале и образы произволь-ного сиротства. Когда, скажем, такие святые, как Алексей, человек Божий, и преподобный Иоанн Кушник жили неузнанными под видом нищих в саду, около собственного же дома, Христа ради. И лишь перед смертью их подвиг дивным образом открылся родителям этих людей. Этот мотив лег потом в основу многих сказок.

Однако один из самых ярких и глубочайших образов жизни в чужой стране, вдали от семьи - образ Иосифа, проданного братьями в Египет. Библия являет нам тяжелейший путь возрастания юноши на чужбине. Акт же прощения Иосифом раскаявшимся братьям их греха - есть одновременно момент вхождения Иосифа в психологическую реальность отцовства.

Одним из ключевых моментов русского мироощущения является переживание личностью своего сиротства, даже и при живых родителях. В этом смысле - все мы сироты! И всегда остается духовная задача усыновления (удочерения) Отцу и Матери в подлинном, сакральном смысле.

Мы читаем молитву Господню и начинаем ее со слов «Отче наш ...» Это молитва к Богу и Отцу.

Множество молитв знает Церковь и к Божией и нашей Матери.

Русская церковная культура накопила такой энергийный запас побед добра над злом, что православной душе вообще несвойственны состояния неопределенного ужаса, страха, брошенности и забытости. Сиротство ли, болезни ли, скорбь ли, все с Господом и через Господа.
Мы вошли в огонь и в воду, и ты вывел нас на свободу,- говорится в молитве (Пс. 65, 12).

Глава: ОБ ОСЕНИ И РУССКОЙ ДУШЕ

Природа в русском сознании никогда не обожествлялась. Об этом много у А. С. Пушкина. Русской душе не свойствен пантеизм. За явлениями природы всегда стоит нечто неизмеримо большее, ее Творец, Бог.

Русская душа в своей полноте всегда тяготела к простоте и к молчанию. Ценностью было не внешнее, а внутреннее, глубинное, сердечное. Про преподобного Серафима в одном песнопении поется, что он был «безучастен ко внешнему». Это вполне соответствует и евангельскому призыву: Да будет украшением вашим не внешнее плетение волос, не золотые уборы и нарядность в одежде, но сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа, что драгоценно пред Богом,- пишет апостол Петр (1 Петр. 3, 4).

Нам уже приходилось писать, что храму, его аскезе совершенным образом соответствует и архитектоника земли. Так чудно устраивает Господь! И храм, и человек, и природа - все существует в благодатном единстве. И думается, что здесь уместно будет явить хоть малый сколок этого единства:

Суровый холод жизни строгой

Спокойно я переношу.

И у небес дороги новой

В часы молитвы не прошу.

                         (И. Никитин)

Полнота православного упования на Бога рождает особый духовный строй - свободу и чистую совесть. Для иллюстрации этого приведем высказывание из Добротолюбия Аввы Филимона: «... во искушениях я всегда поступал так: возлагал все упование мое на Бога ... Он скоро избавлял меня от всякой нужды. Почему, брате, я теперь никакого о себе промышления не творю; но зная, что ОН (Бог - Б. Н.) печется обо мне, очень легко переношу находящие на меня искушения. И только то одно Ему от себя приношу, чтобы непрестанно молиться ... Зная это, брат, не поддавайся малодушию».

Полнота упования, реальная благодатная помощь Божия, огромные, говоря современным языком, энергетические духовные ресурсы народа русского, терпеливость и другие добродетели делали его воистину великим. Но потеря этим же народом живой веры, смирение превратило в безразличие и апатию, полнота упования и свобода оборотились в расслабленность и лень, отсутствие страха Божия позволило осквернить язык через нецензурную брань, неверие породило суеверие, церковное братство превратилось в большевистский жесткий коллектив, искренность и открытость обратились в глупость, ибо мудрость - это добродетель Духа ...

Может быть, не все так плохо, будем молиться и верить, что не все убито, не все поругано. Ведь и теперь у нас много добрых условий для возрождения.

Надежда Мандельштам пишет, что она каждый день в те страшные годы «чувствовала себя помилованной». Какой отсюда прекрасный «ход» к Богу. Мы ведь все воистину помилованы. Евангелие говорит нам - живи днем сегодняшним. А мы могли бы сказать: Господи! У нас в России мы все только так и живем. И не знаем - как еще можно по-другому. Я не знаю еще других мест, где так удобно можно совершенствоваться в Боге и спасаться.
Однако возможность жить днем сегодняшним одни используют по праву. И живут этим днем в Боге. Другие же также живут одним днем, но девиз при этом другой: грабь, хапай, веселись - однова живем. Надежда Мандельштам: «Один мой заокеанский друг однажды сказал: «Любой наш поэт согласился бы стать вашим поэтом». По-моему, он недооценил последствий»,- заключает вдова репрессированного поэта.

Глава: РУССКИЙ КОСМОС. О СМЕРТИ

Слово первое

Православие, как и любая другая мощная культура, имеет огромный духовный опыт представлений о смерти, молитвенный и аскетический опыт как при-уготовления к смерти, так и самого акта умирания. Христианство имеет и колоссальный опыт посмертных видений и откровений самого разного типа.

Христианин с самого детства начинает готовиться к смерти. Это покажется странным и как бы ненужным для людей внешних. Но они, к сожалению, ничего не знают об этом, а многие из них вообще боятся подобных разговоров. Этим самым обнаруживая свою несостоятельность. И чем больше они вытесняют из своей души эту реальность, тем она все больше дает о себе знать. Чем больше они хотят убежать от «скорби смерти» в «радость жизни», тем все меньше и меньше остается последней. Чингиз Айтматов в «Буранном полустанке» точно сказал: «Народ, который не умеет умирать, не умеет и жить».

Кто-то из русских писателей заметил, что козырь атеизма есть блуд, а козырь христианства есть смерть. Сегодня время, когда каждый разыгрывает свою карту.

Первые духовные опыты умирания ребенок приобретает в церкви. Это и участие в отпевании покойников. Это и переживание голгофского ужаса Великой Пятницы - узнавание мук и страданий Спасителя и сочувствие Ему. Это и выход из страданий Голгофы в радость Пасхи.

Христианин не бежит от реальной смерти, он готовится к ней, понимая, что смерть - это переход в вечность. Это и итог, зерно всей жизни. О. Мандельштам часто любил говорить, что в смерти есть торжество и что «когда б не смерть, так никогда бы мне не узнать, что я живу». Или еще прекрасное его изречение: «Ткани нашего мира обновляются смертью». Посмотрим, как сказанное поэтом точно сочетается со словами Христа:  Истинно,  истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода (Ин. 12, 24).

В аскетическом православном сознании всегда упоминается такая добродетель, как «память о смерти» - «память смертная».

Дни человека коротки и сочтены в любом случае, жизнь - это пар. Самоупование на здоровую пищу, на спорт, на хорошие лекарства - все это тщетно, если не сохранит Господь. Но и не будем напрашиваться на смерть. И пожить неплохо, и пожить ведь охота! И дай Бог всем здоровья. Но придет время помирать - тогда готовься, кайся, молись. Вот умонастроение верное и истинное.

В смерти открывается вся полнота замысла о том или ином человеке. В смерти мы входим в полноту прожитого. Мы не напрашиваемся ни на болезни, ни на смерть, но желаем ее как вершину личного самотворчества и самодеятельности в Боге. Здесь на земле мы желаем ее и как избавления от уз тела, от связанности миром. Но мы любим эту жизнь, это небо, эту природу. Ибо и в горнем и в дольнем - во всем Господь.

ВТОРОЕ СЛОВО О СМЕРТИ

Наряду с глубоким, священным, торжественно трепетным ощущением смерти живет у нас не отдельное, а вместе и другое - простое, профанное, обычное, даже пренебрежительно-шутливое, бесстрашное, но без вызова - спокойное отношение к смерти.

Эта стезя есть у А. С. Пушкина. В. Непомнящий пишет: «Его (А. С. Пушкина - Б. Н.) отношение к смерти ... На поверхностный взгляд почти кощунственно. О казни декабристов: «Повешенные повешены, но каторга ... ужасна». О Байроне: «Ты скорбишь о Байроне, а я так рад его смерти ...» ... Кто-то назвал Грузию «врагом нашей литературы» - этот край «лишил нас Грибоедова». «Так что же? - отвечал Пушкин.- Ведь Грибоедов сделал свое дело. Он уже написал «Горе от ума». Еще: «Ох, тетенька! Ох, Анна Львовна, Василья Львовича сестра!» - это шуточная

«Элегия» ... на смерть родной тетки ... Ему страшна была не смерть, страшен был «ропот мной утраченного дня» («Мои утраченные годы»).
В церковно-бытовом сознании такое простое отношение к смерти имеет место постоянно. Так, при объявлении смерти какой-нибудь бабушки часто слышишь примерно следующее: «Царство ей Небесное. Да уж и пора. На 9-й десяток пошел. Пора, как говорится, совесть знать ... Отмучилась ...» - или что-то в этом роде с разными вариациями. Нельзя не вспомнить на этот счет и незабвенно-красивое и простенькое: «А барин-то наш приказали долго жить». Это не значит, что это как-то противопоставлялось первому, сакрализованному ощущению смерти. Нет. Просто, имея некое среднее душевное состояние, человек не идет дальше предела. И, останавливаясь на нем в разной форме, «констатирует факт смерти».


источник - http://www.klikovo.ru/db/book/msg/10786