Философ сегодня: личность и нравственный выбор
Косиченко А.Г.,
главный научный сотрудник
Института философии, политологии и религиоведения
Министерства образования и науки Республики Казахстан,
доктор философских наук, профессор
Философ сегодня: личность и нравственный выбор
Философия занимает в культурном пространстве особое место. Она является не просто стремлением к мудрости, не только «наукой» о мудрости, не аморфной любовью мудрости, но является мудростью как таковой. Причем мудрость в данном случае выступает в единстве интеллектуальной истины и истинного же поведения, деяния. Философ, тем самым, являет собой мудреца, поступающего в согласии с истиной. Поэтому философия есть практическая, явленная делом истина, а философ – человек, живущий истинной жизнью, мудро.
Сказанное в отношении сущности философии и философа неполно без обращения к личности философа и его нравственных предпочтений. Будет не лишним напомнить, что имеются две основных концепции происхождения нравственности: первая, утверждающая, что нравственность человека сложилась в историческом процессе его самотворчества и вторая, усматривающая источник нравственности человека в Боге, сотворившим человека по Своему образу и подобию. Понятно, что концепции эти существенно разнятся, и связаны, вообще говоря, с мировоззренческими основами бытия. В зависимости от принятия той или иной концепции генезиса и содержания нравственных максим, по-разному оценивается поведение человека и вся его жизнь в целом.
Философ античности, встретившийся с опасностью, не считал зазорным спрятаться от нее. И в этом он коренным образом отличался от античного героя, принимающего рок, как высокую неизбежность. Поэтому философия, только-только выделившись из мифа, сразу стала изобретать свои, отнюдь не героические, представления о должном, о долге, о смысле жизни. Фактически уже тогда были выработаны приемы оправдания жизни пустой и ничтожной, мелкой и примитивной. К этому теоретическому базису люди прибегают доселе, вне зависимости от того, знают они что-то из философии или нет, (тысячами путей элитарные философские размышления находят дорогу к людям, вульгаризируясь, конечно, но доходят) обогатив этот базис в ходе истории бесчисленным многообразием практических способов выживать. Если под этим углом посмотреть на этапы развития философии, можно заметить, что, к примеру, немецкая классика, филигранно отшлифовывая логический строй мышления, порождала специфический способ ухода от ответственности за бессмысленную жизнь – абсолютизируя логику, она элиминировала содержание предмета – у нас человеческой жизни. И потому вполне оправданным является возникновение следующего этапа философии - «философии жизни», которая в свою очередь понавыдумывала отвлеченные подходы к этой самой жизни. И так – постоянно.
Так развертывалась по времени, являла свои формы и закреплялась нравственность в ее естественно-историческом понимании. Так складывалась нравственность «свободного от Бога» человека. Такая «свобода» мало, чем отличается от рабства, и неудивительно, что философы, остающиеся в горизонте такого ее видения, не пошли дальше понимания свободы как преодоления необходимости, хотя каждому ясно, что из необходимости не вывести свободы, как из зла не сделать добра. Поскольку свобода онтологична, а, следовательно, присуща человеку изначально, то человек и в этой парадигме свободен, но любимым его делом является отказ от свободы и принятие рабства. Не надо думать, что человечество «бежало по лабиринту» и было лишено «свободного выбора» выбирать нравственные парадигмы. Свободы при этом было сколько угодно, никто не загонял человека в этот какой-то лабиринт - лабиринтов было много – выбирай.
Христианство, поначалу, ясно заявило о необходимости возврата к героической жизни – жизни в Боге, которая есть не меньший героизм, чем античный, только не называется героизмом, а именуется смирением. Но, чем более ширилось христианство, тем в большем объеме и в его составе возникали искаженные учения, вводящие человека в новые формы рабства. Свобода, в христианстве впервые получившая онтологическое обоснование, слишком высока для практической жизни среднего человека, избегающего единения с Богом, поэтому бегство от свободы началось задолго до Э.Фромма. И, однако, то видение нравственности, которое принесло христианство, устранить не удалось, нравственность как свод практических норм жизни, восходящих к заповедям Нагорной проповеди, освобождающая человека от рабства греху, теперь будет сопровождать человека до скончания веков.
Вот эти два понимания свободы, и сопряженные с ними две системы нравственности (первая, порожденная самим человеком в ходе эволюции, «в процессе творческого восхождения к своей сущности» и вторая, заповеданная Богом), постоянно, повсеместно и одновременно присутствуют в любых горизонтах человеческого бытия, провоцируя человека на извечный выбор и на жизнь в выбранных нравственных измерениях. Редкие из людей избегают перманентной ситуации выбора, сознательно и фундаментально определившись по отношению добра и зла, свободы и ответственности, нравственности и ее видимости. Постоянный выбор не является проявлением свободы, как многие думают, напротив, необходимость постоянного выбора правильнее считать некой разновидностью проклятья. Наоборот, свободой является жизнь в соответствии с истиной (а истинен один Бог), такая жизнь не ставит человека перед выбором – он уже все выбрал, приняв истину, которая, как известно, делает человека свободным. Но это счастье немногих, ибо надо не просто узнать, но и поверить, что крайне сложно для абсолютного большинства. Поэтому чаще всего мы наблюдаем не созидание жизни в Боге, а непрерывную суету, которая и именуется жизнью.
На этой жизненной сцене видим мы и нашего философа, суетящегося больше других – а как же иначе: ему и свою жизнь надо прожить и других научить, как им жить. Видим Вольтера, призывающего «раздавить гадину», но к концу жизни строящего соборы; видим гениального Н.Бердяева, знающего о жизни почти все, но боящегося жить; видим раскованного Сартра, властителя дум, восхищающимся сборником цитат Мао; видим постмодернистов, восторгающихся своим умением разложить жизнь до невосстановимых фрагментов. Печальная картина. Душераздирающее зрелище - как говаривал ослик Иа-иа из сказки А. Милна "Винни-Пух".
Нет ни одной жизненной стратегии, которая не подвела бы в итоге ее субъекта. Мало какие формы жизнедеятельности человека достойны того, чтобы ими можно было оправдать проживание в них всей жизни. Очень редко человек живет осмысленной жизнью. Только близость к Богу оправдывает человеческую жизнь. Но философу мало «быть в тени» Бога. В этом его беда. Философ чувствует обязанность вещать, учить, измышлять, представлять собой что-то особенное. Может быть, давно, когда человек был более целостен, для философа в этом был хоть какой-то смысл, но сегодня – кому нужен рефлектирующий эгоист, неспособный жить ответственной жизнью. Если ты, философ, близок истине, то и живи так, чтобы и другим хотелось тебе подражать. Собственно, таков и был смысл древних философских школ – где они сегодня?
Есть несколько сфер человеческой деятельности, и философия в их числе, для которых мировоззрение субъекта этой деятельности особенно важно, так же, как важна его личность и нравственные предпочтения. Строго говоря, личность человека и его нравственность важны при любой человеческой деятельности, если ее рассматривать достаточно широко, включая в нее и общение, в которое вступает человек в процессе этой деятельности, и дальнейшую историю результатов его деятельности. Человек может быть интересным, развитым, глубоким вне связи с частной формой своей деятельности, но, повторим, имеются особые сферы деятельности, которые в обязательном порядке требуют развитой личности и нравственной ответственности. Такова философия. Она потому сегодня и исчезает (не меняет форму, как по наивности представляется многим, и именно исчезает), что для ее удержания в мире в качестве общественно заметного феномена, уже нет достаточного количества нравственных философов. Мнимых философов и философов по профессии пока хватает, но внутренняя эрозия философии достигла угрожающих ее существованию размеров. Ведь, как мы помним, философия является любовью мудрости, а последовательная любовь мудрости приводит к мудрой жизни. Поэтому философов не может быть много, как не может быть много мудрецов. Но все же, несмотря на редкость, мудрецы сегодня есть, так может быть, и философия останется в общественном бытии?
Думается, философия исчезнет, во всяком случае, исчезнет из спектра общественно значимых феноменов. В горизонте личностного бытия, она, скорее всего, останется, но вернется к статусу, которым обладала до эпохи средневековья. До обозначенной эпохи философия была именно личностным делом, и философ лично ею занимался, сколько-нибудь значимого общественного признания у философа не было, были понимающие его люди, были ценители, были последователи и противники. Но общественного статуса у философа не было. Ценившие философию люди, имеющие намерения привнести ее истины в реально значимые общественные способы жизнедеятельности и обладающие для этого достаточным социальным статусом, могли «внедрять» эти истины, но это были уже дополнительные усилия, выходящие за пределы собственно философии.
Философия элитарна по сути своей. Ведь нельзя же сделать мудрым все общество. Есть измерения человеческого бытия, носящие принципиально личностный характер. К примеру Бог – Он обращается к человеку, а не к обществу. Поэтому религия есть область личной «встречи» с Богом. Поэтому так трудно сделать религиозным общество – все могут говорить, что они верят в Бога, но все не могут верить в Него. Если бы все верили, то надо было бы всему обществу жить по Богу – вот и рай. Но нет на земле рая, и не будет. Верят же немногие – «много званных, но мало избранных». Философия, которая - если ясно говорить - отпочковалась от религии, ибо захотела обосновать то, во что можно только верить, теперь, отколовшись, все стремится уподобиться своему источнику – религии, и потому похожа на религию и своей элитарностью, требованием личностного участия в философии. А осуществление всех этих требований (и в религии, и в философии) возможно только при жертвенности – преданности, самоотдаче. Жертвовать собой – а значит сознательно ограничивать себя во имя чего-то высокого, относительно чего еще неизвестно, то ли оно есть, то ли его нет – сегодня, при всеобщей ориентации на материальный успех, на всеядность человека, могут не многие. Вот так и складывается элитарность (в религии, в философии) – как жертвенность, а не как выспренность.
Поэтому сегодня институализированные формы философии распадаются, исчезают. Философия, чем дальше, тем больше будет становиться делом одиночек, готовых пойти на риск посвятить свою жизнь делу, которое может обернуться бедностью, непониманием окружающих, изгойностью. Такова плата за попытку приблизиться к истине, за стремление сказать нечто новое в сфере глубокой рефлексии человека над собой, над бытием и смыслом этого бытия. На такой шаг может пойти только личностно развитый человек, обладающий нравственностью.
Здесь со всей определенностью надо подчеркнуть, что личность не может быть безнравственной. Есть люди с поврежденной нравственностью – некоторое содержание личностного начала в них имеется. Таких людей большинство. Поэтому нельзя сказать, что только нравственно развитый человек (и тем более нельзя утверждать, что только высокоразвитый человек) является личностью, «личность» – более широкое понятие, нежели «нравственный человек». А вот человек без нравственности, т.е., лишенный нравственных начал и обязательств, личностью не является. Нравственные начала у нас здесь означают не намек на них в человеке, а глубокое их присутствие, их укорененность в человеке. Настолько глубокое, что человеку трудно избавиться от внутренних нравственных требований, от «голоса совести», как еще говорят. Совесть – критерий нравственности, она, как правило, обличает человека, упрекает его (упрекает потому, что человек, совершая недостойное его, недолжное, прекрасно знает, что делает не то, но в силу своей «свободы» все же делает), говорит ему о том, что он должен делать и чего не должен. Так что у человека есть очень хороший «поводырь», но выбор, выбор – вот оно искушение, с которым очень трудно справиться, и следование ложно понятой свободе заглушает голос совести. Заглушает, а зря, так как совесть настолько важна для человека, что все глубокие мировоззренческие системы (не только религиозные) понимают, что счастье, к которому люди так стремятся, является ничем иным, как жизнью в согласии с совестью.
И вот мы имеем тесную связь: совесть (критерий нравственного поведения) – нравственность как условие личности – личность как субъект философии – философия как достойное человека дело, способное привести его к Богу. Поэтому философ обязан быть совестливым, иначе он всю обозначенную цепочку опосредованности рвет, лишая себя возможности быть философом. Нравственная состоятельность человека порождает целостную личность, а целостная личность способна заниматься философией, поэтому быть нравственным – это не пожелание философу, а условие, без которого человек не может им быть.