Художественная концепция русского странничества в творчестве С.А. Есенина и С.В. Максимова
Бродяги, нищие, странники, паломники к святым местам - характерные персонажи ранней поэзии С.А. Есенина. Нередко и его лирический герой предстаёт в облике «одинокого скитальца».
Интерес к таким специфическим явлениям русской жизни и русского духа, как бродяжничество и странничество, у Есенина пробудился достаточно рано. Этому способствовали и детские впечатления: он родился и рос в семье с глубокими корнями православной культуры. Бабушка по материнской линии Наталья Евтихиевна водила внука в Иоанно-Богословский, Николо-Радуницкий и Солотчинский монастыри, в её доме собирались странники, слепцы, певшие духовные стихи о Миколе, о Лазаре, о рае, о невидимом граде Китеже. На ярмарках, на улицах родного села в голодные годы встречал будущий поэт множество бродяг и нищих.
Хотя и получил Сергей Есенин «пятерку» по закону Божию и чтению на церковнославянском языке на экзамене в Константиновском земском училище, христианским смирением и кротостью он не отличался, был по складу характера «забиякой и сорванцом». Бродяги, странники и нищие воплощали для будущего поэта, с одной стороны, идеал свободной жизни, сопряжённой с непрестанным духовным поиском, с другой - приверженность к старинным, устойчивым, освященным вековой традицией формам бытия и быта. Эта двойственность - стремление к духовному покою и страстность, отрешённость от мира и мятежность - отразилась в его творчестве, в первую очередь в лирике.
Повлияло на разработку темы «бродячей Руси» Есениным и традиционное присутствие этой темы в русской литературе и фольклоре (тюремные и бродяжьи песни, стихи и поэмы Некрасова, «Отец Сергий» Л.Н. Толстого, сибирские очерки В.Г. Короленко, «босяцкие» рассказы М. Горького и др.). Можно найти этот мотив и у старшего есенинского «брата» по «крестьянской купнице» Николая Клюева:
Сосны шепчут про мрак и тюрьму,
Про мерцание звёзд за решёткой.
Про бубенчик в жестоком пути,
Про седые бурятские дали…
(«В златотканые дни сентября…», 1911)
Вглядись в листопадную странничью даль…
(«На песню, на сказку рассудок молчит…», 1911)
Однако, на наш взгляд, у лирического двойника Клюева «бродяжничество» в основном духовное, воображаемое, книжное, не столь сильно связанное с российским просторами, устремлён его герой более «ввысь», а не «вширь»:
Индийская земля, Египет, Палестина -
Как олово в сосуд, отлились в наши сны.
Мы братья облаков, и савана холстина -
Наш верный поводырь в обитель тишины.
(«Земля и железо», 1916)
«Бродячая Русь Христа ради» - так назвал свою книгу, вышедшую в 1877 году, известный русский писатель-путешественник, бытописатель, этнограф, фольклорист Сергей Васильевич Максимов (1831-1901). В ней он дал исчерпывающее по тем временам описание различных видов бродяжничества, странничества, нищенства в Российской империи. Перед читателем прошли побирушки и погорельцы, нищеброды и калуны, калики перехожие, кубраки (собирающие «на церковь»), «странники божьи», убогие и увечные, ходоки и шатуны, бродяги-одиночки, семьи и артели. С.В. Максимов, сочетая строгий документализм с разнообразием форм повествования, с глубоким лиризмом и с сочувствием к судьбе человека из народа, исследовал и описал общинную организацию маргинальных коллективов, их быт, нравы, тайные языки, фольклор, психологию и своеобразное мировоззрение. В другой книге Максимова, неоднократно переиздававшейся,
- «Сибирь и каторга» - нашло отражение такое значимое социальное и культурное явление, как бродяжничество.
Творчеству и личности С.В. Максимова давали высокую оценку многие современники (Н.А. Некрасов, М.Е. Салтыков-Щедрин, А.П. Чехов, М. Горький, В.В. Розанов). Ряд исследователей (например, О.Е. Воронова) указывает на знакомство с его произведениями Сергея Есенина.
Испокон веков бытовала на Руси такая категория людей, жизнь которых зависела от подаяний. С.В. Максимов так пишет об этом: «Ватага слепых - остаток самой отдалённой старины, когда не только не умели класть каменных стен и стрелять из пищалей, но и деревянные стены рубили тупым топором, а про монастыри и Божии церкви совсем не слыхали. Ватаги слепцов - явление на Руси самое древнее, и притом такое, которое народ бережно уберёг про себя до наших дней во всей неприкосновенности, чистоте и целостности».
Сближает позиции Есенина и Максимова в разработке обозначенной нами проблемы то, что оба автора искренне и лирично писали о народе от лица народа, с позиции крестьянского миросозерцания, с чувствами жалости, понимания и сострадания.
Оговоримся сразу, что тяга к миру (и мифу) «бродячей Руси» у Сергея Есенина не напоминала интерес учёного-этнографа. Он смотрел на неё как человек с поэтическим строем души, для которого окружающий мир - материал для творческого осмысления и самовыражения.
О значимости этой темы для поэта говорит множество его ранних стихотворений: «Калики» (1910), «Пойду в скуфье смиренным иноком…» (1914-1922), «Шёл Господь пытать людей в любови…» (1914), «Я одену тебя побирушкой» (1915), «Побирушка» (1915), «Я странник убогий» (1915), «Нищий с паперти» (1916), «Без шапки, с лыковой котомкой» (1916), «По дороге идут богомолки» (1914), «В том краю, где жёлтая крапива…» (1915), «За тёмной прядью перелесиц…» (1916), «Устал я жить в родном краю…» (1916), «Свищет ветер под крутым забором…» (1917). Большинство из них осталось за пределами как первой книги поэта - «Радуница», так и за пределами других выходивших при его жизни книг, хотя и публиковалось в журналах. Не все из них включил поэт в свое итоговое собрание сочинений. Однако есть все основания говорить о складывавшемся цикле стихотворений о Бродячей Руси, в который могли войти перечисленные выше произведения, имеющие между собой идейно-тематическое родство, место и время действия, образы персонажей, формы повествования, жанровую близость, стиль.
Рассмотрим типологическую близость художественных миров знаменитого документалиста и великого лирика на тематически и эстетически близком материале.
«По обычаю, смиренно и молча пробирались они сторонкой, возле самых заборов, которые бесконечно тянулись от жёлтого дома до зелёного, оберегая и загораживая неприглядные огороды, изрытые оврагами и густо зарастающие летом репейником и крапивой, а теперь заваленные оседавшим синим снегом,- пишет Максимов о нищих слепцах-исполнителях духовных стихов - каликах,- …вон и под окошком заныли зяблые детские голоса. Истово и настойчиво выпрашивают они подаяние «Христа ради»… Эти и не всегда поют под окном, ограничиваясь стуком черёмухового падога в дощатый подоконник». Крестьяне давно уже выработали для себя правила: «в окно подать - Богу подать»; «подай в окно - Бог подаст в подворотню, то есть незримо, и неожиданно, и много». Мимо не всегда щедрых крестьянских окон проходили странники к церковной паперти. Тот же способ сбора подаяния описывает Есенин в стихотворении «Калики»:
Проходили калики деревнями,
Выпивали под окнами квасу,
У церквей пред затворами древними
Поклонялись пречистому Спасу.
(«Калики»)
Исполнение духовных стихов и песен есть часть нищенской «профессии»: «…запоют старцы жалобные божественные песни о том, как Лазарь лежал на земле во гноище, а в раю на лоне Авраамовом или как Алексей, человек божий, жил у отца на задворках»,- пишет Максимов. У Есенина находим аналогичные строки:
Пробиралися странники по полю,
Пели стих о сладчайшем Исусе.
Мимо клячи с поклажею топали,
Подпевали горластые гуси.
(«Калики»)
Бытовые детали, дополняющие портреты странников и «убогих» в стихах Есенина, перекликаются с теми, что создавал Максимов:
И в каждом страннике убогом
Я вызнавать пойду с тоской,
Не Помазуемый ли Богом
Стучит берестяной клюкой.
(«Не ветры осыпают пущи»)
«С клюшкою железной» выходит нищим Господь («Шёл Господь пытать людей в любови»)», «толстая клюшка» в руках героя послания Рюрику Ивневу («Я одену тебя побирушкой…», «бродяжья палка» в руках смиренного инока («Пойду в скуфье смиренным иноком»).
Есенин не исследует социальные и экономические причины странничества, в его стихах больше внимания уделено «личной судьбе» лирического персонажа. Перед нами, как правило, человек, уже избравший скитальческую судьбу, «странник усталый» («Я одену тебя побирушкой»), странник убогий («Я странник убогий»). Имя его - «путник», «богомолец», «калика», «нищий», «смиренный инок», «побирушка», но и «скоморох», и «бродяга», и «разбойник». Что делает он в первую очередь? «Бредёт», «шляется», «пробирается», «поёт», «зыкает прибаски», часто «молится» и в то же время может засесть с кистенём в овраге, поджидая проезжего купца. Его образ жизни контрастен по отношению к тому миру, который он покинул: деревня, через которую он проходит,- трудовая, шумная, смеющаяся, «горластая», в ней то пляшут и поют, то «собаки разбрехались», то кричат петухи - жизнь, сосредоточенная на одном месте, кипит, но дух в ней спокоен. Странник, нищий, калика - тих, незаметен, смиренен, но его мир, его образ жизни - это дорога, полная свободы и смятения духа, страданий и поиска гармонии внутри себя, на Земле и на Небе.
Следует отметить, что встречающийся достаточно часто в стихах Есенина тип «бродяги» - это не просто синоним слов «странник» или «нищий». Бродяга есть, как пишет С.В. Максимов, «почётный человек, любимое и нежное детище всей тюремной общины… Бездольная жизнь по тюрьмам, тасканье по этапам породили в бродяге непонимание, отчуждение, даже отвращение ко всякого рода собственности… он теперь добрый молодец удалой…» (Максимов С.В. Каторга империи. С. 130-132). Именно эти черты, вошедшие в легенды и предания, отразились, к примеру, в стихотворении «Разбойник» (1915):
Руки цепки, руки хватки,
Не зазря зовусь ухват:
Загребу парчу и кадки,
Дорогой сниму халат.
В лирическом мире Есенина образы странствующего инока и босяка сливаются очень тесно. Этот вопрос рассмотрен глубоко и основательно О.Е. Вороновой: «В поэзии Есенина 1914-1917 гг. русское скитальчество отразилось в двух своих вариантах: духовном странничестве и бродяжничестве. В них нашли воплощение сущностные, субстанциальные основы русского национального характера… С одной стороны, он благословляет странничество как высокий жизненный удел, как порыв к вечному исканию… с другой стороны, он предупреждает и о страшной, изнаночной стороне этого явления - стремлении раствориться без остатка в хаотических вихрях бесшабашной и дерзкой стихии, вырваться на волю, переступив все мыслимые грани и пределы, стать своим среди них, дерзнувших…» (Воронова О.Е. «Сергей Есенин и русская духовная культура».- Рязань: Узорочье, 2002. С. 59).
И в других стихах Есенина - помимо предполагаемого нами цикла - также нередки образы, подсказанные этим миром - миром странничества, бродяжничества, миром российских просёлочных дорог, миром, наполненным пафосом отказа от «нормальной» жизни и поисками Бога на Земле:
Как захожий богомолец,
Я смотрю твои поля
(«Гой ты, Русь, моя родная», 1914)
Прибрела весна, как странница,
С посошком в лаптях берестяных…
(«Прячет месяц за овинами», 1914-1916)
Новый короб чувства я навьючил
И пошёл по новым берегам…
(«Мечта», 1916)
В дорогу дальнюю, ни к битве, ни к покою,
Влекут меня незримые следы…
(«Голубень», 1917)
Не один я в этом свете шляюсь,
Не один брожу…
(«Свищет ветер под крутым забором», 1917)
Я покинул родимый дом,
Голубую оставил Русь…
(«Я покинул родимый дом», 1918)
Любили девушек,
Любили женщин мы
И ели хлеб
Из нищенской сумы…
(«Памяти Брюсова», 1924)
Если мы обратимся к есенинским образам, типологически связанным с «бродячей Русью», но характерным уже для творчества позднего, послереволюционного периода («Брошу всё, отпущу себе бороду / И бродягой пойду по Руси…» (1922), «Я уйду исцелённый навек / Слушать песни дождей и черёмух…» (1923), «Не вернусь я в отчий дом / Вечно странствующий странник…» (1925), «В этом мире я только прохожий…» (1925), и т. п., то придём к следующим выводам:
Во-первых, стихи этого периода в «бродяжнический» цикл не складываются. Данный мотив, хотя и важен для поэта, но эпизодичен, при этом значительно усиливаются мотивы покаяния и раскаяния, в том числе и за «неприкаянность», за отрыв от «родного и близкого».
Во-вторых, странничество как «высокий жизненный удел» и «стремление вырваться на волю, переступив грани и пределы», уже не рассматривается в цельности и совокупности, этот мотив отчётливо угасает со временем, перерождаясь в желание «видеть стальною» нищую Русь.
В-третьих, лирический герой-странник, ранее искавший слияния с окружающим материальным и духовным миром путей и дорог, смиренных песнопений и босяцкого самоутверждения, теперь бежит от него в «Москву кабацкую», в мир замкнутый, лишённый простора, бесконечных русских дорог, лишённый «воли» как необходимого элемента бродяжнической жизни. «Уход» и «возвращение» лирического героя в «низкий дом с голубыми ставнями» сближают его с архетипом «блудного сына»:
Грустно стою я, как странник гонимый,
Старый хозяин своей избы.
(«Синий туман. Снеговое раздолье…», 1925)
Отметим, что герои С. Максимова рефлексии подвержены в меньшей степени: для них бродяжничество, нищенство, попрошайничество и связанные с этим унижения - «профессия», тяжёлая, но неизбежная, предопределённая «судьбой», «роком», «несчастьем», с которыми бесполезно бороться, которые невозможно изменить. В его книге выделяются две категории «нищей братии»: «Одни в самом деле нищают, придя по силе обстоятельств в крайнюю бедность, и при недостатке сил и энергии, поют под чужими окнами и вымаливают себе насущную помощь. Другие, с примера и в подражание этим, нищаются, т. е. притворяются нищими и побираются именем Христовым без нужды». Страдания героев Максимова скорее физические, чем нравственные, не связанные с философскими размышлениями о судьбе России, да и психологического «перелома», вызванного революцией, они, конечно же, не переживают. Со своей новой жизнью они неизбежно смиряются. Автор же, хотя и отмечает влияние на их судьбу среды и обстоятельств, и сочувствует героям, но принимает всё это как данность: «Он не родился таким: его таким на базаре, в нищей артели, сделали. Потерял силу, потерял любовь к труду».
Увядание «бродяжьего духа» в стихах Есенина послереволюционного периода можно расценивать как выразительное лирическое свидетельство личного, мировоззренческого и творческого, кризиса, приведшего к трагическому финалу в гостинице «Англетер»:
Дух бродяжий! ты все реже, реже
Расшевеливаешь пламень уст.
О моя утраченная свежесть,
Буйство глаз и половодье чувств…
(«Не жалею, не зову, не плачу…», 1921)
В разработке Сергеем Есениным тем и мотивов «бродячей Руси», заявленных до него знаменитым этнографом-беллетристом С.В. Максимовым, отразились архетипические свойства русского национального характера с его своеобразным восприятием пространства, с тягой к «воле» вместо «свободы», с противоречием между свободой внешней и свободой внутренней, с восприятием бродяжничества и странничества как протеста и в то же время - как одной из форм духовного поиска. Переход от образа нищего странника к образу несчастного бродяги закономерен и породил позднейшее включение - его можно назвать и возвращением - есенинской лирики в специфическую область фольклора - в «репертуар» певцов и поэтов «мира отверженных». Как пишет А. Синявский, «…блатная советская семья благодарно ответит Есенину как своему пахану и первому поэту России. Ответит, перекладывая «такой красивый, красивый!» есенинский стих на жестокий собственный опыт. Выйдет, разумеется, не так мелодично, не так умно и благородно, как нам хотелось бы,- не так, как у Сергея Есенина. Куда проще и ближе к подлиннику, к жизни, если хотите. Но есенинская печать лежит на этих бастардах его национальной лирики» (Синявский А. (Абрам Терц) Отечество. Блатная песня // Путешествие на Чёрную речку.- М.: Изографус, ЭКСМО-Пресс, 2002.- С. 243).
Жизнь и творчество Сергея Есенина неразрывно связаны с судьбой России, и если рассматривать эволюцию «страннических» мотивов в контексте эпохи, то представляется закономерным, что именно есенинский бродяга, нищий, богомолец - человек страннической судьбы, в то же время не потерявший ощущения народной жизни как своей собственной,- острее других в трагическую революционную эпоху ощутил приближающийся исторический разлом, распад вековых устоев, новый виток духовного скитальчества русского народа.
Список использованной литературы
Есенин С.А. ПСС: В 7 т.- М.: Наука - Голос, 1995, 1996. Т. 1, 4.
Максимов С.В. Бродячая Русь Христа Ради // Максимов С.В. Избр. произведения: В 2 т.- М.: Худ. лит., 1987. Т. 2.
Максимов С.В. Каторга империи.- М.: ЭКСМО-Пресс, 2002.
Воронова О.Е. Сергей Есенин и русская духовная культура.- Рязань: Узорочье, 2002.
Синявский А. (Абрам Терц). Отечество. Блатная песня // Путешествие на Чёрную речку.- М.: Изографус, ЭКСМО-Пресс, 2002.
А. Сафронов (Рязань)