Каролингская духовная культура

В силу универсальности христианства все области жизни должны быть им объяты и пронизаны, и это является органическим моментом в природе церкви, выражающимся и в строении ее по образцу государства, и в смешении клира с обществом. Именно потому церковь и сливается с государством, временами забывая о своей кафоличности, делаясь местного церковью и теряя связь с Римом. С другой стороны, и франкские государи отчасти под влиянием сказавшейся у других германцев в арианстве тенденции, отчасти под воздействием той же церкви стоят на почве единства политической и религиозной жизни и, сознавая в себе глав церкви, созывают соборы, назначают епископов и распоряжаются ее достоянием. Защитники и покровители церкви, побеждающей, когда они сражаются, франкские конунги связаны со своею, франкскою церковью, объединенной усилиями Бонифация и Каролингов. «Если кто из нас, - король говорит от имени епископов «Нерону и Ироду» своего времени Хильперику I Григорий Турский, - захочет сойти с тропы правды, ты можешь его исправить. Если же ты перейдешь дозволенное, кто исправит тебя?» Власть конунга освящена теократической идеей. Он правит и побеждает, по словам папы Павла I, «на совершенное освобождение и вознесение святой вселенской церкви Божьей и на непорочность православной веры». И к Пипину, «новому Моисею и Давиду», обратилась с мольбой о помощи римская курия, мечтавшая не только об освобождении от ига лангобардов, но и о создании италийского папского государства и о какомто верховенстве над политически разъединенным Западом. Возвышенный «Божьей благостью» в «избранного сына святого Петра», представитель «святого рода и царственного священства», Пипин стал «верным», «клиентом» князя апостолов, а вместе с тем «защитником» и покровителем вселенской церкви и папства, восстановившим попранные «права блаженного Петра», основателем папского государства (754-756). Но при Карле Великом Франкская держава расширилась за пределы прежней Западной империи, почти войдя в границы мыслимого в ту эпоху «града Божьего». И для одушевленного теократическим идеалом германского государя - Карла недопустима была мысль о признании главою этого «града» папы, о чем мечтали политики курии, при Павле I сочиняя «Установление Константина императора», знаменитый «Дар Константина».

И во внутренней и во внешней политике Карл является выразителем идеалов ставшего у власти с половины VIII в. круга лиц, идеалов, обусловленных стремлением создать мощное государство, увлечением культурногосударственными традициями, влиянием и наследием церкви. Идеал Карла вовсе не простое восстановление Римской империи и не простая охрана сокровищ культуры, а теократическая монархия, увенчанный франкским государем «град Божий» на земле. Религиозная идея, укрепленная очевидным и для современников противопоставлением христианства исламу и еще более исконною нераздельностью государственных, культурных и религиозных задач, соединяется с мирским и стихийным стремлением к властвованию. Держава «почти удвоившего полученное им от отца своего Пипина Франкское королевство» Карла включала в себя всю Среднюю Европу, но влияние конунга франков распростирается дальше. Карл - покровитель короля Астурии и Галеции Альфонса, dominus13 королей Шотландии, патрон англосаксонского клира. ХарунальРашид «предпочитает его дружбу дружбе всех королей земли» и передает ему, как главе христианского мира, покровительство над христианами в Святой земле. Слову Карла повинуются и гунн со своими всклокоченными волосами, и араб. Весь мир «звучит его безмерною славою». Христианнейший государь уничтожил разбойничье гнездо нечестивых аваров, отразил язычниковславян и наложил иго Христа на свободолюбивых саксов. Управляя проникшейся при нем гордым самосознанием франкскою церковью и делая ее органом своего управления, Карл охраняет общегосударственный и религиозный мир, строит жизнь, в своем законодательстве осуществляя соборные каноны. Он насаждает христианское знание и христианскую веру в широких слоях населения, ведет борьбу за православие против адопцианства и «греческих ересей»: иконодульства и отрицания Filioque. Папы, сохраняя свою экономическую независимость и ряд публичных прав и привилегий, принуждены надолго отказаться от своих далеко идущих целей. «Патримоний Петра» делается вассальным государством, управление которым находится под контролем императоров и определяется их единоличными актами, как «Constitutio Romana»14 (826) Лотаря. Избрание папы, сохраняющего почетное положение патриарха Запада, утверждается императором. В догматических вопросах руководимые Карлом франкские соборы навязывают волю Карла папам.

В этом фактическом положении ясна известная идеология культурного общества и самого Карла. «Священным» кажется дом, «священными» - декреты «владыки земли» «дарованного сжалившимся над людьми Творцом в защитники и отцы народам». «Царственная власть» «установлена, утверждена и вдохновляема Богом». «Помни всегда, царь мой, о Боге, царе твоем, со страхом и любовью. На место Его поставлен ты блюсти и царствовать над всеми членами Его тела, и обязан ты отдать отчет в день Суда... Епископ же - на втором месте, только на месте Христа. Поэтому тщательно старайтесь установить над народом Божьим закон Божий, который сообщен тебе Богом твоим, наместник коего ты». Высшее соединение людей на земле, повторяет мысли Августина, Льва и Григория Алквин, - «град Божий», сливающийся для Алквина с государством. Разделены в этом «граде» светская и духовная власти. У первой «в деснице меч смерти, у второй на устах ключ жизни». Вторая дает жизнь и поэтому выше, достойнее. Священник - «посредник» между Богом и людьми, «ангел Господа Вышнего», подчиненный «главе всех церквей Христовых» - папе, но ограниченный сферою духовного. Однако обе иерархии, и духовная и светская, увенчаны одним наследником ветхозаветных царей - конунгом франков, «меч власти торжествующей блистает в его деснице, труба католической проповеди звучит из уст его». Сам Христос ниспослан своему народу Давида. И франкский король благодатью Божией одарен «широтою духовной мудрости» для охраны церкви от «сект извращенной догмы». У него два меча: духовный и светский. Так же смотрит на свою власть Карл, жалевший, что у него нет двенадцати Августинов и Иеронимов. «У Господа неба и земли нет больше подобных им, а ты захотел целых двенадцать!» Еще до своего коронования императором (800), Карл уже глава «града Божьего», уже помазанник Божий, и титул императора дает коренящейся в религиозном идеале и традициях королевской власти теократической идее лишь привычную форму, связуя Карла с непохожими на него Константином и Феодосией. Ведь не о подчинении церкви государству думает Карл, на деле первую второму подчиняя, и не в сознании независимости государства от церкви скрыта сила его сопротивления папской идее. В «граде Божьем», как он рисовался идеологам новой империи, духовное и мирское слиты в нераздельное единство. Поэтому государство должно служить религиозным целям, духовная власть - не только выполнять свои задачи, но и быть органом государства, устроять земную жизнь. Отсюда - принцип взаимного сотрудничества обеих властей, графов и епископов, проводимый во всем управлении; отсюда - значение духовенства в политике, политический характер соборов и рассмотрение церковных дел на placita generalia.

Однако единство духовного и мирского не осуществлялось. Блестящий двор Карла представляет собою неорганическое сочетание того и другого. Ученик Августина далек от религиозноморального идеала в частной своей жизни и не смущается количеством своих жен и наложниц. Нежный отец, не желающий расставаться с дочерьми, сквозь пальцы смотрит на сожительство своей Берты со знатным аббатом Ангильбертом, «Гомером» придворной Академии Карла, страстным строителем и ловким дипломатом. Злые языки говорят, что из дочерей императора только Гондрада заслужила пальму целомудрия. Конечно, нравы при дворе лучше, чем в эпоху Меровингов; все же они слишком свободны, если не распущены, как и нравы общества вообще. Зато придворная жизнь при Карле полна живого культурного общения в рамках еще полугерманского быта. Под председательством КарлаДавида собираются члены свободной Академии - АлквинГораций, Ангильберт, ЭйнхардБезелеель и другие. Они читают и обсуждают стихи древних и свои собственные произведения, спорят о важных философскобогословских вопросах, а дочери Карла поют под аккомпанемент арфы. Эта «академия» не стесняет себя строгими, застывшими формами, несмотря на весь педантизм почтенного Алквина. Но свобода общения не мешает тому же питомцу славной монастырской школы в Йорке быть «наставником» и учителем детей императора, самого Карла, и всего двора. Алквин вечно окружен учениками, всегда говорит сразу и за себя и за них. Он прирожденный педагог, любящий методу и порядок, чувствующий себя хорошо только среди своих книг или там, где может поучать, разумеется, если слушатели проникнуты должным почтением к его возрасту и знаниям. А знания его обширны, и он при всем своем самосознании и некоторой ограниченности справедливо гордится ими.

Алквин, своим авторитетом освятивший средневековую классификацию наук: тривиум и квадривиум, не закрывает глаз на «золотые зерна истины» в произведениях язычников и ценит естествознание, раскрывающее ему в природе Бога. Но он, прежде всего начитанный в святоотеческой литературе Запада богослов, недоволен увлечением стихами Вергилия во вред изучению Библии. Испанец Теодульф, получивший епископскую кафедру Орлеана, глубоко задумывается над Божьим мироправлением, дивным, но непостижимым, над вопросами об отношении благодати к заслугам человека и о связи страданий Христовых с нашим искуплением. Он ждет близкого конца мира. Но ученик древних непосредственно ценит красоты ландшафта и произведений искусства. Острый наблюдатель жизни, негодующий на ее темные стороны, возмущенный суевериями, ярко описывает свое путешествие по Провансу и Септимании, немногими словами живо характеризует судебные нравы и ценит вкус маленьких птичек, поднесенных ему, королевскому посланцу, в дар. Теодульф добродушно, а иногда и зло умеет посмеяться над придворными попугаями и кукушками, т. е. поэтами, над добродетельным Алквином, над homuncio15 Эйнхардом. А хлопотливый и деловитый человечек Эйнхард вечно за когонибудь ходатайствует: за церковь, проводящую своего кандидата в епископы, за художника, за влюбленных. Он свободно отдается всему - изящной литературе, архитектуре, политике. Он любит все милое и красивое, но увлечен прекрасным. «Различных искусств опытнейший учитель», Эйнхард, несмотря на свой маленький рост, тяготеет к грандиозным постройкам. Воспитанник придворной школы, он чувствует стиль древних и, чуждый погони за изысканностью и изощренностью, пишет, подражая им, посвоему.

В окружении Карла, собравшего около себя лучших представителей тогдашней образованности, англосаксов, италийцев, испанцев и франков, оживают литературные нравы и формы конца империи: эпистолография с неумеренными похвалами друзьям и насмешками над врагами, стремление к изысканности стиля, литературноученые беседы и т. д. Но отношение к образованности и культурному общению в целом серьезнее и солиднее - у Алквина и его учениковнемцев во главе с Рабаном Мавром заметен уже педантизм педагогов, - а умственная жизнь производительнее. Она менее скована традицией и охотно поддается влияниям англосаксов. Просыпается принесенная ими и поддержанная национальным германским укладом любовь к загадкам и аллегориям. Карл приказывает записывать германские былины и заботится о составлении немецкой грамматики. При дворе Карла, как позже при дворе его внука Карла Лысого, обсуждаются глубоко захватывающие собеседников религиознофилософские вопросы, и Эйнхард чрез Светония пытается приблизиться к личности Карла. Увеличению энергии умственной жизни соответствует и расширение образованности. Основывается ряд епископских, монастырских и церковноприходских школ, оживают старые, и ученые рассеиваются по франкской земле. Поэтому с понижением духовной культуры при дворе она уже не умрет. Ее центрами станут школы в Туре, Корби, Орлеане, в Фульде, СанктГаллене, в лотарингском аббатстве Прюм.

Нет порабощения культуры аскетическою идеологией и ограничения целей образованности одним религиозным знанием. Даже к вопросу о спасении человека подходят свободнее, допуская не меньшую возможность его в миру, чем в монастыре. В беседах и спорах пробуждается вера в разум, молодая и наивная. Второе поколение франкских богословов пламенно бросается в борьбу с «суеверием» и подыскивает задорные аргументы. Франки «презирают», как глупое и нелепое, «чудовищнейшее или, скорее, суевернейшее поклонение (adoratio) иконам» и опровергают его, как подрывающее почитание единого Бога. Ссылки греков - франкская церковь считает себя не хуже греческой - на восточных отцов, на Григория Нисского впечатления не производят: «его жизнь и сочинения нам неизвестны». Переписка Христа с Абгаром и «Акты папы Сильвестра» - очевидные подлоги, а легенды о чудотворных иконах сомнительны. Наиболее смелые, как Клавдий Туринский, подымают настоящее иконоборство. Они идут далее. Надо ли почитать крест? Отчего тогда не почитают яслей: в яслях родился Христос, осла: на осле Он въехал в Иерусалим? Но Клавдий, Агобард Лионский и другие «рационалисты» люди неглубокие. Вера в разум подводит и к более важным вопросам. Ученик Алквина, Фридугис считает нужным разрешить возникшую в придворных беседах проблему: есть ли какаянибудь бытийность у «ничто» и «мрака» или это абсолютное ничто. Старая и мучительная загадка, волновавшая новоплатоников и Августина, снова зовет к синтетическому постижению Бога и мира. Она ложится в основу смелой и свободной религиознофилософской системы Эриугены.

Как ни велики влияние светского момента и его жизненность в поэзии и истории, преобладает религиозный, и не для одного Алквина богословие - венец наук, а Богопознание - цель всяческого знания. Но религиозность не является органической стороной культуры, а только преобладающим ее моментом: осознание внутреннего единства религиозного и мирского в культуре и жизни для эпохи недоступно. Обнаружение в быте и образованности двора Карла Великого светских течений могло и должно было смениться торжеством подавляющего их религиозного течения при дворе Людовика Благочестивого и в возникающих культурных центрах. Светская культура еще слаба. Образованность не национальна, отвлечена от жизни широких слоев, как отвлечена от этой жизни вся деятельность правящего и руководящего меньшинства. Через головы масс тянется культурное движение к поздней античности. И всетаки религиозная культура высшего слоя через религиозность его связана с религиозностью широких слоев, до известной степени типична, обладая большою силой притяжения и выражая природу глубоких общественных процессов. Каролингское богословие отрывается от вульгарной догмы, но в жизненных своих проявлениях оно к ней близко, и в самих богословах заметна двойственность между их внешнею, традиционною догмою и их религиозностью, близкою к вульгарной.

Богословы пытаются определить и выразить предания святоотеческого учения. Они механически сочетают эксцерпты, неутомимо собирают чужие слова, смысл которых часто остается неясным для них самих. Даже Алквин внутренно чужд излагаемой им догме. Признавая необходимым для спасения веру в Троицу и Символ веры, учение о добродетелях и пороках, он или уходит в диалектическую игру словами, или, забывая о догме, живет в кругу идей искушения, греха, доверия к Божьему милосердию и сознания несовершенств человеческой природы. Его ученик, еще больший начетчик, Рабан Мавр (ум. 856) хочет в полноте изложить католическое учение, но не способен понять его как систему, по простоте веруя в победившего смерть и ад Царя Небесного, который, окруженный своим двором и воинством, дарует прощение грехов и принимает спасаемого в свои чертоги. Единственный подлинный богослов и философ всего каролингского ренессанса, Иоанн Скот Эриугена (ум. после 877) непонятен своим современникам. Питомец англосаксонской церкви, усвоивший ее лучшие традиции, переводчик Дионисия Ареопагиты, изучавший его, его комментатора Максима Исповедника и Григория Нисского, Эриугена, сочетая христианскоплатоновскую философию Востока с идеями Августина, развил грандиозную систему, единством своим превосходящую новоплатонизм. Как и раннее британское монашество, Эриугена выходит за пределы своей эпохи, но многое связывает его с нею и вырастает он на ее почве. Стройное учение о едином в Боге космосе подводит в сфере мистикофилософского умозрения к единству «града Божьего», которое пыталась осуществить на земле монархия Каролингов, а в учении об исхождении космоса из Бога в разнообразие и распад реального мира обосновывается разложение ее, заставляющее больнее чувствовать неосуществленное единство и постигать путь к Богу через становление разнообразия, путь «аналитический». Непостижимое Божество являет Себя в творении через заключенные в Логосе и осуществляемые Духом Святым вечные первичные причины. И человек - центр миросозидания и мирособирания во ХристеЧеловеке. Зла нет. Оно - ничто, обладающее лишь иллюзорною бытийностью. Этим обоснована цель церкви, состоящая в постижении истинной природы мира, т. е. в преображении его, и снято противоречие двух путей религиозности, еще до Эриугены на деле преодолеваемое британскими монахами. Но Эриугена одинок. Лозунг эпохи: «Довольно с нас учения апостольского авторитета и долгим временем испытанной веры католических отцов!» В вере спасение наше, а она, хотя и дар Божий, может быть заслугою только при условии ее недоказуемости. Поэтому вера - смиренное подчинение авторитету и послушание Богу - вместе с надеждою спасает человека от вызываемого сознанием греховности отчаяния. Благочестивый смиренно и с надеждою склоняется пред неотвратимой волей определяющего жизнь каждого человека, каждого народа Владыки.

Властно ведет богословов в целом еще не опознаваемая традиция. Но там, где догматическое положение оказывается связанным с живой религиозностью, оно - и в этом творческая сторона эпохи - проявляется в подлинной догматической мысли, становящейся средоточием жизни. Обоснование распространенного на Западе августиновского учения об исхождении Духа Святого и от Сына (Filioque) развивает августиновское стремление к единому Божеству, непостижимому для эпохи в неслиянности своих Ипостасей. Сын приближается к Отцу, видимо больше приравнивается Ему, чем устраняется арианская опасность принижения Сына, немыслимая в «граде Божьем», хотя и превозносящем еще человеческое - государство, и устанавливается большая связь Духа Святого или Любви с созидающим мир Логосом. И то и другое сосредоточивает мысль на раскрывающемся в мире и человечестве Божестве, на Богочеловеке, отодвигая непостижимого Отца и непостигнутого Духа. Опасность арианства в монархии Карла остается. Испанская ересь, адопцианство, формально связанное с учением Нестория, по существу видоизменение ереси Ария, проникает и к франкам. Адопциане во Христе различали истинного, «единородного, неусыновленного Сына Божьего» (filius proprius) от ХристаСына Давидова, приятого или усыновленного (filius adoptivus) Логосом и потому Сына Божьего и Бога лишь по имени (nuncupativus Deus). Благодаря этому пострадавший за нас только в «усыновленном Своем теле» Христос приближался к людям, как второй Адам, и становились понятнее и усыновление всех спасаемых вслед за Перворожденным и связь человечества с ЧеловекомХристом. Но отделение Сына Давидова от Сына Божьего, приближая людей ко ХристуЧеловеку, вырывало непереходимую пропасть между человечеством и единым с Богом ХристомЛогосом. Таким образом уничтожалась основная христианская идея спасения, искупления и обожения человечества БогомЧеловеком, а «град Божий» превращался в «град человеческий», т. е. возрождалась арианскогерманская идея государства. И здесь проведшие осуждение адопцианства франкские богословы выказали не только верность преданию, а и большую чуткость, сосредоточив свои возражения на доказательства того, что человечество спасено Богом и что второе Лицо троицы - Бог и Человек.

Однако разделение адопцианами Божеского от Человеческого и мирского находит себе соответствие и в среде франкских богословов: в походе мирского рассудка на мистикотеургическую природу церкви. Этот поход сказывается иконоборством и борьбой с «суевериями», свидетельствуя о недостаточной оцерковленности материи и жизни. Он сказывается попытками преодолеть растущую конкретность понимания евхаристии, повторного воплощения и повторной жертвы Христовых, в духовном толковании таинства. Он наконец, сплетаясь с фаталистическими течениями религиозности, ограничивает идею «града Божьего» в учении несчастного Готшалка. Исходя из «целительнейшей истины» о неизменности и абсолютности Божества, волю которого не может определять относительная воля человека, Готшалк понял учение Августина в смысле учения о «двойном предопределении» людей Богом: одних к спасению, других к «справедливому осуждению». Глубоко пережитая самим Готшалком «гибельная догма» уничтожала свободу воли и подрывала основы христианства. Если Готшалк прав, Христос (что Готшалк и утверждал) умер только за предопределенных к жизни, а «крещение и таинства всуе даются погибающим после их приятия». Таким образом разрушается вся благодатная система церкви, т. е. церковь, как видимый «град Божий», как общение и единство тела Христова, разрушается и религиозная деятельность, а спасение становится личным делом каждого. Готшалк, нашедший успокоение в вере в свою спасенность, и этою верою и фаталистичностью своей религиозности, и бессознательным разрушением церкви удивительным образом предвосхищает и немецкую мистику XIV в., и Лютера. В нем находит себе выражение стихия германской религиозности, неспособной внутренне приобщиться к романской религиозной традиции. Учение Готшалка сближается с непониманием церкви, как живого тела ХристаБогочеловека, и преображающей мир ее деятельности. Этим оно родственно и арианству, и адопцианству, и примитивному «рационализму» богословов«просветителей», и господству государства над церковью в монархии Карла, наследника Меровингов и сородича арианских конунгов. Под блестящим покровом империи Каролингов вскрываются противоречия, внешне сопряженные гением ее основателей, противоречия неосвоенной и непонятой идеи государственности со стихийными социальными процессами, распыляющими и ограничивающими жизнь тоски по религиозному единству со стремлением к земному государству, культурной традиции с творящими культуру силами, религиозного, уходящего в церковь и организующего ее, с мирским.

http://www.biblicalstudies.ru/Books/Kars2-7.html