Н. Бердяев. Мистика западная и мистика восточная

 

Существует официальная церковная мистика Востока и Запада, мистика
православная и мистика католическая. Различием в строе мистического опыта и
объясняется различие в мировых путях православного Востока и католического
Запада. Есть глубокое различие в первоначальном отношении к Богу и Христу.
Для католического Запада Христос объект, Он вне человеческой души, Он
предмет устремленности, объект влюбленности и подражания. Поэтому
католический религиозный опыт есть вытягивание человека ввысь, к Богу.
Католическая душа - готична. В ней холод соединяется со страстностью, с
распаленностью. Католической душе интимно близок конкретный, евангелический
образ Христа, страсти Христовы. Католическая душа страстно влюблена в
Христа, подражает страстям Его, принимает в своем теле стигматы.
Католическая мистика насквозь чувственна, в ней есть томление и мление, для
нее чувственное воображение есть путь. В ней напрягается антропологическая
стихия. Католическая душа восклицает: мой, мой Иисус, мой близкий, мой
любимый. В католическом храме, как и в душе католической, есть холод - точно
сам Бог не сходит в храм и в душу. И душа страстно, томительно рвется вверх,
к своему объекту, к предмету любви. Католическая мистика - романтична, полна
романтического томления. Католическая мистика - голодна, в ней нет
насыщенности, она знает не брак, а влюбленность. Католическое отношение к
Богу как объекту, как к предмету устремления создает внешнюю динамичность
католичества. Католический опыт создает культуру, на которой отпечатлевается
влюбленность в Бога, томление по Богу. В католичестве энергия переливается в
пути исторического делания, она не остается внутри, так как Бог не
принимается внутрь сердца - сердце стремится к Богу на путях мировой
динамики. Католический опыт рождает красоту от духовного голода и
неудовлетворенной религиозной страсти211.
Для православного Востока Христос - субъект, он внутри человеческой души,
душа принимает Христа внутрь себя, в глубь своего сердца. В православной
мистике невозможна влюбленность в Христа и подражание Ему. Православный опыт
есть распластание перед Богом, а не вытягивание. Храм православный, как и
душа, так противоположен готике. В православии нет ни холода, ни страсти. В
православии - тепло, даже жарко. Для православной мистики не так близок
конкретный, евангельский образ Христа. Православная мистика не чувственна,
чувственность считает "прелестью", отвергает воображение, как ложный путь. В
православии нельзя сказать: мой Иисус, близкий, любимый. В храм православный
и в душу православную нисходит Христос и согревает ее. И нет в православной
мистике томительной страсти. Православие - не романтично, оно реалистично,
трезво. Трезвение и есть мистический путь православия. Православие - сыто,
духовно насыщенно. Мистический православный опыт - брак, а не влюбленность.
Православное отношение к Богу как к субъекту, принимаемому в глубь своего
сердца, внутренняя духовность этого отношения не создает динамики во вне,
все направлено на внутреннее богообщение. Православный мистический опыт не
благоприятствует культуре, не творит красоты. В православном мистическом
опыте есть какая-то немота для внешнего мира, невоплотимость. Православная
энергия не переливается на путь истории. Сытость православного опыта не
творит во вне, человек не напрягается и не вытягивается. В этом различии
путей религиозного опыта скрыта великая тайна. И оба пути - подлинно
христианские43.
Существует официально православная и официально католическая мистика, но
природа мистики сверхконфессиональна. Мистика всегда лежит глубже
конфессиональных церковных распрей и противоположностей. Но типы
мистического опыта могут порождать церковные разделения. Лишь углубление в
мистику может оживить церковную жизнь, противодействовать омертвению видимой
церкви. Живые корни церковной жизни - в мистике. Бытовая церковность
остается на поверхности, на периферии. Церковь, воплощенная в физическом
плане истории, всегда периферична. И в глубь мистики нужно уйти от
периферической церковности не только для оживления религиозной жизни, но и
для того, чтобы исследовать природу той мистики, которая, быть может, должна
быть отвергнута. Есть мистический опыт, который хочет вернуть к состоянию
первоначального покоя в лоне Божьем и отвергает всякое движение, всякую
творческую динамику, т.е. самый смысл мирового божественного развития.
Мистика доныне была порождением отдельных индивидуальностей, она оставалась
случайной и скрытой. Ныне настали времена универсальной, объективной и
выявленной мистики. Выявление мистики характерно для нашего времени. И время
налагает обязанность осознать, какая мистика может быть обращена к
творческому будущему.
Существуют тысячелетние оккультические традиции - скрытое, подземное
русло в мировой культуре. Отрицать этого не могут даже самые крайние
противники. Но ныне оккультизм делается внешне популярным, вызывает к себе
интерес в широких кругах и подвергается опасности стать модным. Оккультизм,
по всей вероятности, есть и сила, и мода завтрашнего дня. Опасность
опошления и вульгаризации подстерегает и оккультизм. Вырабатывается особый
тип экзотерического эзотеризма. Теософические течения, обращенные к широким
массам, популяризируют оккультные учения, главным образом восточные.
Восточный индийский оккультизм оказался наиболее популярным и приемлемым.
Материалистическая Европа, изменившая вере Христовой, легче всего принимает
восточный спиритуализм и примиряет его со своей наукой. Странно и страшно
сказать, но христианской Европе христианство кажется более чуждым и менее
приемлемым для современного разума, чем буддизм. Но популяризация оккультных
учений имеет огромное симптоматическое значение для нашего времени.
Наступают времена выявления и объективирования скрытых мистических учений.
Путь позитивистический и рационалистический уже пройден современным
человеком, уже обнаружил свои страшные плоды, и человек жаждет вернуться к
своим сокровенным истокам. Возрождение и выявление вечной мистики с ее
вечными традициями на первых шагах своих принимает форму натуралистического
эволюционизма. Современный европейский человек, рационалист и материалист по
своему сознанию, одну лишь эволюционно-натуралистическую теософию в силах
примирить со своей наукой и научностью. И современная теософия принимает
ярко эволюционную и натуралистическую окраску. Навыки научной мысли она
переносит на иные планы бытия. В своей жажде возврата к утерянным
мистическим истокам современный человек не идет на жертву разумом "века
сего", не в силах очистить свое сознание через жертвенное безумие. Свою
науку и свой разум признает человек необходимыми и зрелыми плодами мировой
эволюции. И натуралистическая теософия потакает этому сознанию. Теософия
хочет привести современного человека к мистике и религии без жертвы, без
отречения, по направлению наименьшего сопротивления, путем эволюционным, а
не катастрофическим. Теософия хочет довоспитать и доразвить человека до
сознания и чувствования иных планов бытия, незаметно принудить человека ко
включению в обиход своего сознания и своей жизни иных миров. Теософия боится
напугать современного человека, упоенного духом крайнего самоутверждения и
потерявшего способность к жертве и отречению. Поэтому теософия выработала
целый ряд тактических приемов обращения с современным человеком, и сама
превращается в тактический прием. Теософия - симптоматична и может быть
очень полезна. Для многих теософия - путь от материализма и позитивизма к
духовной жизни. Но мистические пути не могут быть легкими и безжертвенными,
не могут льстить данной природе человека и данному его сознанию. В самом
начале христианского религиозного пути есть безумное отдание себя Христу
всего без остатка, вплоть до распятия самой истины, согласие все получить
лишь от Него и через Него.
В теософическом течении пока еще мало творческого и есть даже опасность
для всякого творчества. Теософия дает исключительное преобладание моменту
воспитательно-тактическому и обращена назад, к усвоению древней мудрости,
забытой современным человеком. В восточной теософии есть что-то враждебное
христианскому закалу личности, в ней нет откровения о личности, о "я",
откровения индивидуального и множественного бытия. Здесь речь идет не о
существе оккультизма, а лишь о внешних, популярных, экзотерических его
проявлениях. В оккультных учениях всегда остро ставился антропологический
вопрос. Но господствующее оккультическое и теософическое сознание учит о
складном человеке, состоящем из ряда наслоений, из осколков планетарных
эволюций. В этом складном человеке трудно узнать цельный и неповторимый лик
человека-творца - образа и подобия Бога-Творца, в Боге изначально, до всего
пребывающий. Остается вопросом, признает ли господствующее теософическое и
оккультическое сознание первочеловека Адама, происшедшего из Бога, а не из
эволюции мира, или считает человека лишь сложным результатом мировой
эволюции. Популярные теософические книги склоняются к второй точке зрения -
для них человек не изначален, не целен, а производен и сложен.
Многосоставность человека никто не может отрицать, и всякая теософия должна
видеть в человеке наслоения всех миров, всех мировых эпох. Но за всей
сложностью человека и всеми следами, оставленными на нем мировой эволюцией,
стоит изначальный цельный человек - образ и подобие Божье, ни из чего не
выводимый и ни на что не разложимый. Внутренний и абсолютный человек скрыт
за внешним и эволюционно-составным человеком. Я.Беме знал первочеловека
Адама и раскрывал гениальную антропологию. В этом теософия Беме бесконечно
выше современных популярных теософий. Первочеловек Адам предшествует
мировому процессу и из него не выводим.
Ныне оккультизм в самых глубоких своих проявлениях (напр<имер>, у
Р.Штейнера) есть серьезный симптом разложения и распыления физического плана
бытия. Оккультизм ясновидчески отражает это распластование бытия - на
оккультном пути видна трупность бытия. Подымается сильный космический ветер,
и он может снести человека, распылить его по бесконечным мирам. И
неизвестно, что устоит в этом распластовании и распылении человека и мира,
есть ли устойчивая субстанция - я, есть ли человек, которого не в силах
снести порыв: стихийного мирового вихря, который пребудет и после гибели
целых миров. В оккультизме как будто бы нет свободы, смысла и света в начале
пути. Идти нужно впотьмах, по темной бесконечной лестнице, на которую не
падает ни один благодатный луч света. Оккультное познание как будто бы не
есть активное осмысливание, а есть лишь ясновидческое описание, женственное
принятие в себя вещей. Для оккультной науки Штейнера так до конца и остается
неизвестным, имеет ли мировой процесс смысл и в чем этот смысл. Человек не
противостоит космическим силам как богоподобное, субстанциальное существо,
вносящее смысл в мировой процесс, - человек пассивное орудие космических
сил, бесконечных миров и должен служебно отдаться распыляющему космическому
ветру. Церковь, а вслед за ней и наука заперли на ключ тайны космоса,
воспретили всякий подход к ним. В серьезном оккультизме тайны космоса
начинают раскрываться, развивается ясновидение иных планов бытия. Оккультизм
познает тайну космоса, но без тайны Бога и тайны Христа, без Логоса, без
изначального осмысливания. Христианский оккультист Штейнер видит самого
Христа лишь опрокинутым в космос, в космическом сложении и разложении, как
космический агент, а не Христа в самом себе, в Божественной Троице. Это - не
религиозное отношение к Христу, а эволюционно-познавательное. Штейнер как
будто бы видит Христа в химии и не видит Его в Боге. Бог далеко в
оккультизме, еще дальше, чем в церковном христианстве. Бесконечная эволюция
никогда не доведет до Бога. Непосредственного откровения Бога в душе нет.
Странствование души начинается без Бога, без религиозного откровения смысла.
Нет религиозного критерия, нет "во имя". Есть вооружение, человеку дают
латы, шлем и щит, но неизвестно, во имя чего и кого идти в поход и
сражаться, нет ни Христа, ни Девы Марии, ни гроба Господня, ни даже
прекрасной дамы. Через Христа-Искупителя прекращается натуралистическая
эволюция душ во тьме, закон Кармы отменяется даровой благодатью любви. В
оккультизме же душа все еще остается неискупленной, странствование ее -
безблагодатным и бессветным. Точно оккультный путь существует для пасынков
Божьих, не любимых Богом. И нет конца темным коридорам и темным лестницам. В
этом есть ужас дурной бесконечности мировых эволюций. Оккультизм знает лишь
потенциальную, математическую бесконечность и не хочет знать актуальную
бесконечность, в которой все уже дано, дан изначально Бог. Но велико
значение оккультизма в обращении к познанию тайн космоса, в утверждении
спонтанности человека.
В преобладающей форме теософического и оккультического сознания есть все
та же опасность отрицания творчества. Задача жизни как бы сводится к
усвоению древней мудрости. Задача жизни не столько творческая, сколько
педагогическая. Несколько тысяч лет тому назад посвященные, стоящие на
высших ступенях, знали высшую мудрость. И современный человек на высших
ступенях может знать не больше, даже, скорее, меньше, так как нет уже ныне в
мире таких мудрых. Древняя мудрость - предел стремления для нынешнего
человека. В мире не может быть нового откровения, не может быть эпохи,
превышающей все достижения древней мудрости и древних мудрецов. Само
христианство делается понятным лишь в свете мудрости Индии. Вечная мудрость
дана раз навсегда, и посвященный, мудрый к ней так же приобщался три тысячи
лет тому назад, как приобщается и ныне. Творческого прироста мудрости в мире
нет. Эту форму оккультического сознания, популяризируемого в теософическом
учении, нужно признать религиозно реакционной, обращенной назад и враждебной
творчеству. Для этого сознания дело жизни есть усвоение, а не творчество,
пассивное восприятие раз навсегда данного в древности. Противоположно иное
сознание, допускающее откровение мудрости, неведомой мудрости древней,
превышающей все, что открывалось в былые мировые эпохи. Возможно новое
откровение, новая мировая эпоха. Подлинного антропологического откровения не
было еще в древней мудрости. Антропологическое откровение есть чаяние новой,
грядущей мировой эпохи. Задача жизни - не педагогическая, не усвоительная, а
творческая, обращенная вперед. Оккультизм, обращенный исключительно к
древней мудрости, хочет безопасного дерзновения, пассивно-усвоительного творчества. Но антропологическое откровение не может быть обезопашено. В
оккультизме обычно преобладает мистическая категория священства над
мистической категорией пророчества. Сама идея посвящения производна от
священства. Оккультизм есть как бы особая форма священства в тварности.
Оккультизм всегда направлен на тварный мир, на тварность, а не на
Бога-Творца, не на божественный мир. Строго говоря, оккультизм лежит вне
религиозного откровения и вне религиозной благодати. Оккультизм целиком
пребывает в сфере отношений человека к человеку и человека к природе. В этой
тварной сфере устанавливает оккультизм свою традицию священства. Ныне нельзя
уже отрицать сферу оккультного в познании и оккультного в действии, в
отношениях людей и в отношении к природе. Но оккультное не затрагивает
высшей мистики мировых эпох откровения. Оккультизм неизбежно должен
возродиться у грани перехода к творческой мировой эпохе как познание тайн
поколебавшегося в своей физической устойчивости космоса. Но роль его
двойственна. Оккультное познание может быть необходимо в момент потрясения
физического плана бытия. Но оккультизм может оказаться враждебным всякому
творчеству человека. Тут необходимы религиозные критерии. Наиболее,
по-видимому, благоприятен человеку и его творческому началу оккультизм
Штейнера, который признает новую мировую эпоху.
Магию необходимо существенно отличать от мистики. Только неясное,
неопытное в этих делах современное сознание смешивает магическое и
мистическое. Мистика - духовна. Мистика есть богообщение. Магия - почти
материалистична, она целиком относится к астральному плану. Магия -
природообщение. Мистика - в сфере свободы. Магия - еще в сфере
необходимости. Магия есть действие над природой и власть над природой через
познание тайн природы. И магия имеет глубокое родство с естествознанием и
техникой. Магия и была панестествознанием и пантехникой, единым ключом ко
всем природным тайнам212. Естествознание и техника забыли свое
происхождение: они магического происхождения. Естественные науки с их
прикладной практикой, подобно магии, жаждут власти над природой. Современная
наука, подобно магии, жаждет добыть философский камень и приготовлять
золото, добыть жизненный эликсир и продлить им жизнь и мн<огое>, мн<огое>
другое. Корыстную жажду овладения природой и добытия из нее того, что даст
силу человеку, современная наука получила в наследие от темной магии. Вся
психология естественной науки и естественной техники родственна темной
магии. И ужас, который испытывает современный человек от колдовской власти
над ним мертвого механизма природы, есть кара за корыстно-магическое
отношение к природе. Старая магия незаметно переродилась в современную
технику и выпустила огромные магические силы, значение которых неясно
современному сознанию213.
Христианство изгнало духов природы как злых демонов и механизировало
природу214. Умер великий Пан. Природа должна была быть закована для дела
искупления. Ибо духи природы властвовали над человеком и повергли природу в
хаотическое состояние. Всякая магия, основанная всегда на общении с духами
природы, была признана христианским сознанием черной, все духи природы -
демонами. Черная магия порождена христианским сознанием, которое имело
мировую миссию временно заковать духов природы и прекратить с ними общение.
Маги средневековья пытались вступить в общение с природными духами и добыть
с их помощью могущество. Церковное сознание признавало магов черными и
всякую магию черной, ибо всякое общение с духами природы должно было быть
прекращено в христианскую эпоху искупления. И праведно клеймило
церковно-христианское сознание магию как рабство у природной необходимости,
как заколдованность. Природная необходимость, мистически не преодоленная,
носит характер магически-колдовской. Темная магия оставляет человека
заколдованным в природной необходимости и хочет дать ему власть и силу, не
освободив его. Если христианство совсем прекратило общение с духами природы,
то темная магия продолжала общение с духами природы, поставив себе корыстную
задачу властвования над ними, но оставаясь в их колдовской власти. Для
темной магии природный мир остается навеки заколдованным. Маг жаждет
могущества в заколдованном мире, но бессилен расколдовать его.
Великий Пан не мог окончательно покинуть природу и погибнуть. Он был лишь
временно закован и мстил тем, что являлся людям в обличье темных природных
духов. Потом природа окончательно была механизирована и предстала человеку в
обличье мертвом и бездушном. Пан еще глубже ушел в скрытые недра природы.
Мертвый и бездушный механизм природы был хорошо изучен наукой и техникой
практически использован. Над живой, населенной демонами природой не могло
быть у человека такой научной и технической власти. Наука и техника - детища
христианского освобождения от устрашавшей власти демонов природы. Но
конечной задачей христианства не могло быть умерщвление великого Пана
природы и механизирование природы. Христианство таит в себе могучие силы
возрождения Пана и нового одухотворения природы. Духи природы вернутся к
нам, природа вновь будет живой. Но духи эти не будут уже страшить человека и
властвовать над ним, как хаос. Будет восстановлена космическая иерархия, и
человек займет свое царственное место в живой природе. Человек будет
властвовать над иерархией природных духов не путем корыстного разъединения,
а путем любовного соединения. Магия тем и отличается от науки и техники, что
для нее природа всегда одухотворена и что она вступает в общение не с
механическими силами, а с природными духами, будь то демоны или духи
светлые. Когда вернется великий Пан и природа вновь оживет для христианского
мира, тогда неизбежно возродится и магия. Наука и техника переродятся в
магию, будут познавать живую природу и вступят в практическое общение с
духами природы. Магия станет светлой.
Давно уже явились признаки и симптомы перерождения и расширения науки и
техники в сторону магическую. Внутри самой науки происходит глубокий кризис.
Механическое мировоззрение как идеал науки расшатано и надломлено. Сама
наука отказывается видеть в природе лишь мертвый механизм. Силы технические
перестают считать столь нейтральными и безопасными в их механичности и
безжизненности. Природа неприметно начинает оживать для современного
человека. Человек жаждет возврата великого Пана. Но когда Пан вернется,
отношение к природе переродится - оно не будет уже научно-техническим в том
смысле, который принят был в XIX веке, работавшем над мертвым механизмом
природы. Нужно будет прислушиваться к жизни природы, интуитивно-любовно в
нее вникать. Корыстная темная магия хотя и признавала духов природы, но была
отчуждена от жизни природы, хотела внешней над ней власти и не сильна была
творить в природе. Светлая магия грядущей мировой эпохи, для которой оживет
природа, будет творческим общением человека с природой, властью человека над
природой через соединение в любви. Скрытые, оккультные силы человека,
потенциально всегда ему присущие, но подавленные грехом, должны раскрыться,
выявиться и направиться на творчество в природе. Тогда видно будет, что
человек может иметь магическую власть над природой, а не только
механическую, т.е. силен внутренно управлять духами, а не только внешне
управлять механизмом природы. Мечты магов, алхимиков и астрологов реально
осуществятся. Найден будет и философский камень, и жизненный эликсир, но
путем светлой жертвенности, а не темной корысти, путем власти любви, а не
колдовского насилия. В творческой магии природообщения окончательно
раскроется микрокосмичность человека. Живой микрокосм в силах внутренно
общаться с живым микрокосмом и управлять им. В механическом мирочувствии
было утеряно сознание микрокосмичности человека, ощущение заключенных в нем
мировых сил и интимной связи духа человека с духами природы. Магическое
общение с природой будет преодолением "мира сего", выходом из данного
природного порядка, механически-омертвелого. И сознание церковное признает
светлую магию как творческую задачу человека в природе.
Магия приобретет характер творчески активный и расколдует природу,
выведет из оцепенения. И мистика, которая есть богообщение, а не
природообщение, которая духовна, а не душевно-телесна, в творческую мировую
эпоху может быть лишь творчески активной. Мистический путь к Богу
претворится в путь к творению, к множественному бытию, к человеку. Пассивная
нечеловечность старой мистики и старой магии должна быть преодолена, к ней
нет возврата. Творчество в мистике и творчество в магии стяжается лишь
жертвой безопасностью в этом мире, вплоть до согласия пройти через
богооставленность.

http://allbooks.com.ua/read_book.php?page=40&file_path=books/6/book02886.gz