Проблема религиозного мировоззрения И.С.Тургенева

Автор: (Майсурадзе Роман)

Сергиев Посад
2004

Всему миру известно имя Ивана Сергеевича Тургенева как замечательного русского писателя. Произведениями Тургенева зачитываются на протяжении 150 лет, и по сей день они находят отклик в сердцах людей. Творчество писателя изучают в школе, вузах, пишутся различные исследования его творческого пути. Но проблемы религиозного мировоззрения Тургенева освящены мало, эта область пока terra inkognito. Вместе с тем актуальность темы несомненна. Понять личность писателя через призму его творчества и жизни, о чём размышлял, как решал проблемы смысла жизни писателя важно знать вдумчивому читателю.

К Я.П.Полонскому за 7 апреля 1877 года Тургенев пишет: «Милый друг Яков Петрович,- твоё стихотворение, в котором есть удивительные стихи, как например:
В окно глядит и лезет в очи
Сырая мгла плаксивой ночи -
возбудило во мне глубокую унылость; а для того, чтобы ты понял - почему? - выписываю тебе несколько строк из моего дневника:
«17 (5) марта. Полночь. Сижу я опять за своим столом… а у меня на душе темнее тёмной ночи… Могила словно торопится поглотить меня, как миг какой пролетает день пустой, бесцельный, бесцветный. Смотришь: опять вались в постель. Ни права жить, ни охоты нет; делать больше нечего, нечего ожидать, нечего даже желать». Не выписываю дальше, очень уже уныло».
Здесь перед нами, в минуту редкого для Тургенева откровения, уже сложившийся человек, писатель с мировым именем. Позже Иван Сергеевич сожалеет о своём признании. Читаем далее: «Особенно мне следовало воздержаться при мысли, что письмо моё было адресовано человеку, у которого собственного, действительного горя и страданий много, Но довольно об этом: я ограничусь только уверением, что то настроение духа во мне не возникло вследствие последних неприятностей, а существует уже весьма давно - чуть ли не с самой молодости».
Почти шестидесятилетний человек пишет, что такое настроение души с самой молодости преследует его. Нетрудно разглядеть, что это душевная болезнь уныния, которая коренится в безверии. В одном из писем Тургенев признаётся, что без веры не стоит жить. Да, «без веры невозможно угодить Богу» (Апостол Павел), но вектор веры Тургенева был направлен мимо Бога и потому даже в своих гениальных прозрениях душ и судеб религиозная жизнь человека, жизнь с Богом, показывается Тургеневым извне, взглядом со стороны. Верит великий писатель-реалист не Богу, но человеку, верит в человеческое Я, рассудок, разум; он - гуманист.
Тургенев часто иронично относится к христианству. Н.А.Островская вспоминает, как Тургенев делился замыслом одного из рассказов: обрывок газеты с новостями оказался космической находкой для жителей маленькой планеты, учёные строят гипотезы, расшифровывают, оказывается, в листке отчёт о публичной лекции профессора с другой планеты. Дословно конец отчёта: «У нас, - говорил лектор, - раз в году разверзается небо, и мы слышим голос: я есмь, я существую! Но вообразите себе несчастных людей, которые никогда этого голоса не слышат, которые не знают, откуда они пришли, куда идут, знают только, что они родились и они должны умереть. В своём сомнении, в своём страхе смерти выдумывают они себе бога и доходят до того, (что) уверуют в него…» - «Невозможно! - закричали в публике. - Невозможно уверовать в собственную выдумку!» - «Господа, это гипотеза. Я пойду дальше, - они захотят его олицетворить…»». Далее лектор в качестве развития гипотезы, объясняет: как должны возникнуть в развитии этого общества, в соответствии с его изначальным, заблуждением определённые свойства этого придуманного бога (и они у этого «учёного» будут совершенно соответствовать христианским представлениям о Боге), как те люди придумают, что человек нагрешил (первородный грех), поэтому заслуживает наказания, даже придумают, что человек воплотился и родился от девы. «Тут лектору не дали договорить, стащили его с хохотом с кафедры, надели на него дурацкий колпак…» (3, 83-84).
Приведённая выше история свидетельствует прежде всего о слабости человеческой в Тургеневе, закрытости и слепоте, об издёвке над собственным унынием и отчаянием. К сожалению, этот сюжет не единственный в своём роде, Тургенев упражнялся в сочинении таких сюжетов очень неприятного и не совсем невинного содержания.
Такие мысли возникли у него, конечно, не внезапно, мировоззрение формируется постепенно, начиная с младенчества. Детство писателя было лишено христианского воспитания и примера. В молодости он увлёкся немецкой идеалистической философией Гегеля в Берлинском университете. Были и другие причины внешнего и внутреннего свойства, но отчуждение от христианства было сознательным.
Тургенев писал, что предпочитает сатану Богу и хочет истины не от благодати, а от собственного ума. Но если писатель в своих произведениях отображает реальные переживания и события, возможно иносказательно или символически (Иван Сергеевич так однажды и заявил: «Вся моя биография в моих сочинениях»), то как совместить высокие духовные типы, созданные писателем (например, Лиза Калитина) и предпочтение Богу сатаны? Нет, Тургенев не атеист, не сатанист, его антибожная патетика - вызов, бунт романтизма байронического склада. В своей жизни и литературной и частной, И.С.Тургенев будет пытаться, иногда успешно, преодолеть мучивший его разлад душевный, он будет стремиться от безбожия к вере. Мы найдём у Тургенева-писателя несколько страниц, по которым можно судить о том, что религиозные переживания не были чуждыми его душе. Писатель подметил в русской жизни типы верующих людей. Он глубоко и искренне описал свои чувства в «Стихотворениях в прозе» ( Христос в рассказе «Живые мощи»). Некоторые герои Тургенева говорят о смерти и вечности, о Боге и душе.
В автобиографии Тургенева есть характерный эпизод, в котором обрисовано отношение писателя к религии: «С Белинским сладить было нелегко.
- Мы не решили ещё вопроса о существовании Бога, - сказал он мне однажды с горьким упрёком, - а Вы хотите есть!
Сознаюсь, что написав эти слова, я чуть не вычеркнул их при мысли, что они могут возбудить улыбку на лицах моих читателей. Но не пришло бы в голову смеяться тому, кто сам бы слышал, как Белинский произнёс эти слова, и если при воспоминании об этой боязни смешного, улыбка может придти на уста, то разве - улыбка умиления и удивления» («Воспоминания о Белинском» XII,24). В приведённом отрывке есть религиозный подъём, и одновременно желание «вычеркнуть», не говорить об этих переживаниях. Интересен мотив боязни показаться смешным, вызвать улыбку, которая скорее в представлениях Тургенева усмешка и именно её он ожидает от «своего» читателя. Готовность «вычеркнуть» религиозные вопросы и в то же время живое переживание, которым откликается душа, невозможность вследствие этого игнорировать темы духовные - причины двойственности и слабости Тургенева.

I. Биография И.С.Тургенева. Детство, юность.

«Я родился 28 октября 1818 года в Орле от Сергея Николаевича Тургенева и Варвары Петровны Лутовиновой…» (4, 1).
О матери Иван Сергеевич выражался неопределённо. Ему было тяжело вспоминать эти отношения. «Мать моя была женщина вполне вливавшеюся в форму 18 века и первых десятилетий 19 века. Пушкина она едва-едва признавала за замечательного писателя…» (4, 4).
Пренебрежение к русской литературе было самой мелкой обидой в ряду жесточайших издевательств, которым она подвергала своих близких. Сиротское детство, унижения заставили шестнадцатилетнюю Варвару Петровну бежать из дома. Она пешком прошла большое расстояние и нашла приют у дяди, жившего в селе Спасском, Иван Иванович взял племянницу под защиту от отчима, и Варвара Петровна осталась жить в Спасском. Иван Иванович Лутовинов был самодур и держал Варвару Петровну взаперти, унижал её. Хотел лишить её наследства, но внезапно умер. Так прошла молодость Варвары Петровны до 30 лет. Она стала единственной наследницей многочисленных имений, очень богатой свободной. Теперь она будет упиваться властью, и мстить за тяжёлое, искалеченное прошлое.
Сергей Николаевич Тургенев был соседом Варвары Петровны, потомком старинного дворянского рода, но обедневшего. Об отце Иван Сергеевич не любил вспоминать. «Отец мой был великий ловец перед Господом. Он мог мгновенно подчинить женщину своей воле». В рассказе «Первая любовь» описывается подобный «ловец», который прославляет свободу, волю и власть. Для Тургенева-отца брак с Варварой Петровной был исключительно выгодным, но семейного счастья не было, как не было положительного примера семьи для Тургенева-сына.
У Тургеневых было трое сыновей - Николай, Иван и Сергей. Сергей умер от эпилепсии. Любимым ребёнком считался Иван.

Детство Ивана Сергеевича было исключительно тяжёлым. Придиркам и утончённым издевательствам не было конца. «Громадный, старинный дом Тургеневых в сорок комнат представлял из себя гнездо всевозможных нравственных пыток и телесных мучений… Преданнейшие слуги не были ограждены от страшных обид и огорчений. У Варвары Петровны был старый дворецкий Поляков, вместе с женой служивший ей всю жизни с беспримерным усердием. В награду его едва не убили наследственным костылём Лутовиновых и всё-таки разжаловали с сослали в дальнюю деревню… Барыня старалась мучить именно того, кто ближе всего стоял к ней… Особенное негодование госпожи возбуждал тот, кто начинал пользоваться любовью, расположением других. Тогда придиркам, утонченным издевательствам не было конца. Здесь ни во что ставили человеческие слёзы и человеческое счастье. Разбить чужое чувство, одним мановением руки разрушить надежду всей жизни, одной прихотью обездолить целую семью казалось своего рода праздником, торжеством власти… Сколько совершалось здесь драм день за днём, никем незримых, никому неведомых!.. Незримых и неведомых многие годы, но настало время, явился и в этот мир человек, собравший и взвесивший капли непризнанных слёз» (4, 8).
Главное воспитательное средство - розга. «Драли меня - вспоминает Иван Сергеевич, - за всякие пустяки чуть не каждый день… Раз одна приживалка, уже старая, Бог её знает, что она за мной подглядывала, донесла на меня мой матери. Мать безо всякого суда и расспросов тотчас же начала меня сечь, - секла собственными руками, и на все мои мольбы сказать, за что меня наказывают, приговаривала: сам знаешь, сам должен знать, сам догадайся, за что я секу тебя».
Ребёнок решился бежать, но заступничество учителя немца разрешило эту историю.
Отец поверил наговору приживалки и укорял сына в испорченности. Со стороны отца было полное равнодушие к жизни сына.
Частая смена учителей наставников мешала хорошей учёбе. И здесь главным учителем для Тургенева оказывается дворовый человек, от которого будущий писатель познакомился с живой народной русской речью. Фёдор Иванович Лобанов для Тургенева станет на долгие годы доверенным близким человеком.
Мягкая, поэтичная, чувствительная натура будущего писателя искала выхода из-под гнёта материнского деспотизма. Тургенев с детства возненавидел все те унижения, насилия, которые творились в Спасском. Мальчик в крепостных видел людей, а мать - рабов. Замечательна в этом отношении история, описанная писателем в «Муму». Случилась эта история с дворовым человеком Варвары Петровны глухонемым Андреем. Тургенев мог войти в душевную жизнь глухонемого, Варвара Петровна не понимала, что крепостной может страдать. Она просто не любила собак, и возможно не хотела зла Андрею-Герасиму.
Последние годы её жизни были особенно тяжелы, она практически перестала общаться с сыновьями, тосковала в одиночестве, неуступчивости и непрощении, а когда умирала, то велела играть в соседней комнате весёлые польки. Странно, что Тургенев взял за образец именно такой способ прощаться с жизнью: страх, томление и фальшивое веселье за стеной. После её смерти были найдены её никому и никогда не показываемые дневники, их Тургенев сжёг по воле матери. В них были такие слова: «…детки мои! Простите меня! И Ты, Господи, тоже прости меня, ибо гордыня, этот смертный грех, всегда был моим грехом» (1, 12).
Тургенев был одинок в семье, был предоставлен самому себе. В нём развивалась наблюдательность. Детские впечатления серьёзно повлияли на становление Тургенева-писателя. Это выразилось особенно ярко в «Записках охотника».
Про годы ученичества Тургенев отзывается кратко: «получил первое образование в Москве, слушал лекции в Московском, потом в Петербургском университетах.. Слушал лекции в Берлине». До поступления в Московский университет Тургенев учился в пансионе Вейденгаммера в Лазаревском. Тургенев увлекается Загоскиным, перечитывает «Юрия Милославского». В этом увлечении можно предугадать будущего романтика, идеалиста, противника прозаического.
Интересно для нас также признание Тургенева: «Какой ждать от меня силы воли, когда до сих пор даже череп мой срастись не мог». (Тургенев имеет в виду физический недостаток - на темени череп был тонким и при незначительном прикосновении причинял боль) (4, 22).
П.В.Анненков пишет о Тургеневе: «Цели юного Тургенева были ясны: они имели в виду произведение литературного эффекта и достижение репутации оригинальности… Самым позорным состоянием, в какое может впасть смертный, считал он в то время то состояние, когда человек походит на других. Он спасался от этой страшной участи…» (3, 1, 84).

В 1838 году Тургенев уезжает в Берлин учиться в университете. За границей Тургенев сдруживается с Бакуниным, Станкевичем, Грановским. Тургенев искренне и страстно хочет обрести истину в цивилизованной Европе, изучая немецкую идеалистическую философию. Учил студентов профессор Вердер. Сущность гегельянства, по Вердеру, - безграничная вера и светлая надежда прекрасной разумной души. Философия как бы спасает от огорчений, потому, что всё оправдывается, всё имеет право на существование, все процессы и явления, любой человек, входят в диалектику всемирного духа. Гегель и Шеллинг - два философа-пантеиста, два кумира «мыслящей» молодёжи первой половины 19 века. По Гегелю, задача человека в том, чтобы примириться с действительностью и в этом его «самоотречение». Бакунин, имевший своих учеников, в том числе Белинского, так выражал философскую веру: «примирение с действительностью во всех отношениях и во всех сферах жизни - есть великая задача нашего времени, Гегель и Гёте главы этого примирения, этого возвращения из смерти в жизнь» (4, 43).
Ни один из русских гегельянцев не остался таким, никто из Берлинского кружка «не примирился с действительностью. Позже Тургенев сформулировал и произнёс осуждение этому увлечению русской молодёжи в «Гамлете Щигровского уезда»: «какую пользу я мог извлечь из энциклопедии Гегеля? Что общего, скажите, между этой энциклопедией и русской жизнью? и как прикажете применить её к нашему быту, да не её одну, энциклопедию, а вообще немецкую философию…скажу более - науку?».
Хорошо зная немецкий язык, ценя личность Вердера, Тургенев проникал в глубины философии Гегеля, но эта мудрость не влияла на него. Так, во время двухлетнего пребывания юного философа в Берлине, его иногда заставали за игрой в солдатики или за охотой на крыс.
Но детство прошло, занятия развили юношу и уже в 1840 году, в Риме Станкевич разглядел в Тургеневе недюжинные способности. Станкевич имеет сильное влияние на молодого Тургенева. «Станкевич! Тебе я обязан моим возрождением, ты протянул мне руку и указал мне цель» (3, 1, 106-107).
Тургенев был больше художником, созерцателем, чем общественным деятелем, преобразующим мир. Тургенев сформировался как наблюдатель за жизнью, часто рефлексирующий, сомневающийся, но и бросающийся в мир поэзии, фантазии. Он был нерешителен и робок, но способен на тончайшие душевные переживания и сопереживания. Изжить из себя рефлексию, расплывчатость, слабохарактерность Тургенев не мог или не смог. Тургенев в своём творчестве обрисовал тип мужчины, по словам П.В.Анненкова: «развитого, но запутанного и слабого по природе». Этот тип Тургенев не выдумал, как своих тургеневских девушек, этим типом был сам автор.
Немного о любви в жизни Тургенева. Роковая влюблённость на всю жизнь в Полину Виардо была для писателя и счастьем и трагедией и унижением. Любовь для Тургенева - это всегда болезнь, роковая болезнь. Полина Виардо была некрасива и ничего идеального, согласного с типом «тургеневской» девушки не имела. Многие саркастично относились к этой любви, немногие сочувствовали. Она была талантливой певицей, и её артистизм во многом повлиял на увлечённость Тургенева ею.

Чувство к Полине Виардо захватывало всю душу Тургенева. « «Для меня её воля - закон». Так говорят не о любви, а о подчинении, о безграничной преданности и покорности, говорят не о подруге, а о повелительнице и когда эта повелительница бросает своему рыцарю-служителю крохи своего внимания - он её благодарит снизу вверх, благодарит за справку об его здоровье, за милые записочки, а за большее - распростирается у ног, целует ноги и подол платья. Всякая мелочь в связи с Полиной Виардо становится значительной» (4, 123).
В их отношения, равно как и в отношениях со многими другими людьми мы находим много свидетельств безвольности Тургенева. Он не может противиться сильным личностям, они оказывают на него магнетическое воздействие, он просит даже не считать себя подлецом, когда вдруг друзья увидят, как он делает что-то очевидно против своих убеждений, ибо, значит, он не мог устоять. (4,123).
Любовь Тургенева не возвысила, не приблизила к Богу, но опутала оковами. По признанию самого Тургенева любовь для него страсть и он был её рабом, рабом любви-страсти. «Индивидуалистическое самоутверждение человека неизбежно должно было отразиться в искаженном восприятии, осмыслении и переживании любви» (1, 3, 17) - вот чем отягощены были чувства Тургенева, приносившие мало радости ему.

II. Лишние люди

« Умственные метания и поиск, влечения, рабская зависимость от страстей, горделивое самовознесение и растерянность от собственного безволия - составляют тот фон, на котором начиналось литературное творчество великого русского писателя» (1, 3, 20).
Отношение к жизни изломанное, искусственное, отношение сквозь призму узких доктрин, гордость и тщеславие своим просвещением; осуждение действительности, насмешка, ирония над жизнью во имя Цивилизации - всё это мы находим у созданного Тургеневым типа лишних людей.
В «Андрее Колосове» мы находим первый очерк «лишнего человека». Это лицо, от имени которого ведётся рассказ. Это один небольшой, бледный человек рассказывает о своей юности, университетских годах - это юность вообще всех «лишних людей», не в смысле университетского образования, конечно. В Колосове рассказчик видит силу, перед которой он преклоняется. «Небольшой бледный человек» рассказывает приятелям о Колосове и Варе. Колосов «без разговоров» оборвал отношения с девушкой, «вырвал зуб» как Базаров. « Ты сидел с нею под яблоней, в саду… помнится, в мае и я сидел с нею на этой скамейке, изредка падали на нас свежие белые цветочки, я держал руки Вари, мы были счастливы тогда… Теперь яблоня отцвела, да яблоки на ней кислые». Есть общее в Колосове и в Базарове - решительность и независимость от нравственных правил.
В «Записках охотника» есть рассказ о «лишнем человеке» «Гамлет Щигровского уезда». Уединение, вызванное двухлетней ссылкой, а также общение с простым народом, заставили художника взглянуть с другой стороны на лишнего человека, с комической. Наш русский Гамлет сознаёт себя лишним, но никак не может понять, что сделало его таким, в чем причина. Он боится жизни, избегает всего и в то же время относится к ней высокомерно, гордо - и в этом комизм его и жалкость, ничтожность. Он сам не уважает себя.
«Ведь я Гегеля изучал, милостивый государь, ведь я Гёте наизусть знаю!» Его просвещение оказалось ненужным, одна болтовня. И нам жаль его за страдающую искренность, подчинение дурной действительности, примирение с жизнью - всё это очень похоже на чувства самого автора: «Как миг какой пролетает день - пустой, бесцельный бесцветный. Смотришь - опять вались в постель. Ни права жить, ни охоты жить нет, делать больше нечего, нечего ожидать, нечего даже желать».
Создавая этот образ, Тургенев анализировал свою душу, смотрел на себя со стороны. Но в «Гамлете Щигровского уезда» Тургенев обнаружил не все стороны лишнего человека. В следующей повести «Дневник лишнего человека» писатель заставляет Чулкатурина размышлять о смерти. Раздумья с самим собой, со своей совестью. Итак, лишний человек Чулкатурин неспособен любить, верить. Мелочные ощущения, рефлексия, мнительность руководят его жизнью.
Но этому был подвержен и сам Тургенев, написав из Парижа: «Нет, дорогой друг, нет никаких оснований, почему англичане должны были бы оказать мне такую великую честь. Я недостоин её, и мои враги скажут, что я интриговал для какой-нибудь цели» (3, 307).Так он опасался, что неправильно будет истолкован банкет, организованный почитателями Тургенева в Лондоне. Не лишне будет добавить, опасаясь «врагов» и всяких недоброжелателей, на своих знакомых Тургенев производил очень благоприятное впечатление: «надолго сохранят приятное воспоминание о его статной фигуре с величавой львиной головой, об его привлекательном обхождении и грустной прелести его улыбки» (3, 307).
Герой Тургенева начитан и напичкан романтическими чувствами. Не имея в себе истинных чувств, он живёт выдуманными, от того фальшивыми. Чулкатурин как бы живёт. Отсюда подлинная цена вызова князя на дуэль, предложение Лизе. При отсутствии реальных собственных чувств, герой не может по-настоящему сочувствовать, переживать чужое горе. Даже перед смертью ни вера, ни любовь не пробуждаются в душе героя, он умирает в недоумении перед жизнью и смертью, растерянным. Здесь нет покаяния, нет «слезы утешительная, возводящая чада к своему наследию», а есть омрачение ума в житейских страстех, апатия, неуместная рефлексия. Мелочный анализ совершенно бесплоден и вреден.
«Дневник лишнего человека» оканчивается примечанием издателя: «Под этой строкой (то есть под последнею строкой) находится профиль головы с большим хохлом и усами, с глазом on face и лучезарными ресницами; и над головой кто-то написал следующие слова:
Сию рукопись читал
И Содержание Оной не Одобрил
Пётр Зудотешин
М. М. М. М.
Милостивый Государь
Пётр Зудотешин,
Милостивейший Государь мой.
Но как почерк этих строк нисколько не походил на почерк, которым написана остальная часть тетради, то издатель и почитает себя вправе заключить, что вышеупомянутые строки прибавлены были впоследствии другим лицом». Ап.Григорьев так смотрит на примечание: «Вы помните, каким дот цинизма горьким надругательством над личностью кончен «Дневник Лишнего Человека»? Нет возможности представить себе, чтобы не крайне болезненным состоянием души порождена была эта выходка» (10, 187).
«Тургеневым владела в то время одна мысль, одно стремление: выделиться, стать непохожим на окружающих, возвыситься над толпою. Мы сталкиваемся здесь с проблемой самоутверждения, которую писатель передал затем едва ли не всем своим героям. Передал как свою собственную муку, ибо что как не муку способен испытывать человек, ищущий истины спасения… Эта мука выявляется в терзающей душу рефлексии, какою также наделил автор своих героев» (1, 3, 23).
Тургенев создавал своих лишних людей по своему образу и подобию. Так, он ставил мысленно себя на место Чулкатурина или Рудина, переносился в их обстановку, в их условия жизни, переносился в их обстановку, в их условия жизни. Но он чувствовал своё состояние души как унылое, где нет смысла и охоты жить, и, желая оправдать это состояние, он встаёт «в позу». Он пишет «Довольно», в котором уверяет себя, что такое состояние оправдано вследствие смелого проникновения и познания «сути» жизни, которая «мелко неинтересна и нищенски плоска».
Без Бога жизнь, действительно, бессмысленна, но Тургенев не ищет Бога. И тогда Тургеневу и его лишним людям ничего не остаётся, как пребывать в рефлексивном состоянии, состоянии недоумения, презрения, лени, унылости. Тургенев страшиться обнаружить свою слабость, не хочет признать своё поражение перед жизнью. Он не может поверить, не может полюбить, не может покаяться (вернее, не хочет), но причину видит не в самом себе, а во внешней жизни. Виноват не я, но жизнь такова. Во что верить, ради чего жить, что можно полюбить - всё дурно, мне, конечно, от этого тоже плохо, но я тут при чём? Тургенев пасует перед жизнью, как и его лишние люди.
Роман «Рудин» (1855) - итоговый роман целого десятилетия. Здесь лишний человек, по замечанию Дунаева, пытается стать нелишним. Рудин изображён человеком, привлекающим всеобщее внимание, вокруг него происходит всё действие романа. Автор хочет показать его выдающимся над окружающими.
Дух и настроение кружков сороковых годов отображал в «Рудине» автор. В продолжении всего романа Рудин производит на всех неотразимое впечатление. Либо любовь и симпатии, либо ненависть и страх. Тургенев считает Рудина человеком, который может властвовать над умами. Но Рудин не способен на душевные движения, он способен на нервный энтузиазм. Он не приходит к вере, к примирению с жизнью, он остаётся « не холоден, не горяч». «Знаю твои дела: ты не холоден, не горяч, о если бы ты был холоден или горяч!... Но поскольку ты тёпл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст моих» - эти слова Апокалипсиса приложимы к характеристике Рудина, он остаётся со своим равнодушием.
Ум блестящий, но не глубокий, он - скиталец нравственный и умственный. Рудин не способен ни на какое дело. «И между тем …. Слова, всё слова! Дел не было» (11, 2, 133-134). Рудин безволен. В нём проявились болезненные симптомы прививки европейской культуры. Он одинок и беспомощен, жалок. Кончает свою жизнь на баррикаде. Непоседливость, перемена места, одиночество, измученность приводят его к этому финалу. Он всё-таки хочет служить чему-то, хотя не знает чему. Он не нужен в России, но не нужен и в Европе.
«…Вдруг, на самой вершине, на продавленном кузове поваленного омнибуса появился высокий человек в старом сюртуке, подпоясанном красным шарфом и соломенной шляпе на серых растрёпанных волосах. В одной руке он держал красное знамя, в другой - кривую и тупую саблю, и кричал что-то напряжённым, тонким голосом, карабкаясь кверху и помахивая знаменем и саблей. Венсенский стрелок прицелился в него - выстрелил. Высокий человек выронил знамя и как мешок повалился лицом вниз». Жалость, а не восторг вызывают эти строки. Он умер за слова, за позу. Причём слова его никто не расслышал. Его смерть - смерть человека, который потерял веру в себя или заблудился, он отдал свою жизнь бессмысленно, как никому не нужную. Конечно, он стоит головою выше общества, показанного в романе, но и в герои он не годится.
«Даже тогда, когда самоутверждающийся индивид как будто обретает у писателя волю к достижению собственных целей, он неизбежно терпит поражение, неизменно обнаруживая перед читателем ту или иную ущербность собственной натуры. Тургеневские герои - все - пытаются утверждать себя вне Бога (тяготение, выражающее внутреннюю суть гуманизма), ищут опору в собственном характере, разуме, талантах и пр. - а не в Благодати. Тупик.». (1, 3, 42).

III. От «Рудина» к «Дворянскому гнезду».

Перелом в душевной жизни Тургенева дал силу создать ему «Дворянское гнездо». Этот перелом происходит в промежутке между выходом в свет «Рудина» и «Дворянского гнезда». Тургенев пишет «Фауста». Рассказ ведётся от имени Павла Александровича Б., он прошёл ту же школу, что и лишние люди. Вероятно, он пережил и изжил настроение Рудина. Нравственные и умственные скитальчества, которые испытывал Рудин в действии, Павел Александрович переживал внутри, в мысли и чувстве. Он очень походит на самого Тургенева. Героя тянет на родину, к земле, он хочет покоя. Герой очень лиричен, ему 40 лет. Его душа требует от него чего-то неизвестного для него : «А всё-таки мне кажется, - пишет он, - несмотря на весь мой жизненный опыт, есть ещё что-то, друг Горацио, чего я не испытал, и это «что-то» чуть ли не самое важное…». Это - любовь. Мы не будем останавливаться на любовной истории, «лишний человек» - эгоист, для него важны его личные страдания и его личное счастье. Чувство, которое захватило и понесло героя по течению, без сопротивления с его стороны, оказалось способным как бы нечаянно, помимо воли героя, погубить жизнь и не только самому герою. К чему приходит Павел Александрович? «Не припадок прихотливой хандры, как ты выражаешься, заставил меня удалиться от общества. Я стал не тот, каким ты знал меня: я многому теперь верю, чему не верил прежде. Я всё это время столько думал об этой несчастной женщине (я чуть не сказал девушке), об её происхождении, о тайной игре судьбы, которую мы, слепые, величали слепым случаем. Кто знает, сколько каждый живущий на земле оставляет семян, которым суждено взойти только после его смерти? Кто скажет, какою таинственною целью связана судьба человека с судьбой его детей, его потомства, и как отражаются на них его стремления, как взыскиваются с них его ошибки? Мы все должны стремиться и преклоняться перед Неведомым» (7, 69-70).
Здесь, очевидно, автор испытывает подъём духа, обращается к вопросам вечным, спокойно, без разочарования, с надеждой. Тургенев вдумывается в смысл жизни, он на пороге веры в Бога. «Жизнь не шутка и не забава, жизнь даже не наслаждение… жизнь тяжёлый труд. Отречение, отречение постоянное - вот её тайный смысл, её разгадка. Исполнение долга, вот о чём следует заботиться человеку, не наложив на себя цепей, железных цепей долга, не может он дойти не падая до конца своего поприща…»
Под этим влиянием Тургенев пишет «Дворянское гнездо». Но благотворное настроение, когда Тургенев был в преддверии веры, впоследствии выродилось в чувственный мистицизм последних лет творчества («Клара Милич», «Песнь торжествующей любви»). Идея о неведомом, перед которым нужно смириться и преклониться не исчезла из его души, преобразовалась в то страшное, «неведомое» языческое, бессмысленное, неизбежное. То есть в душе Тургенева возобладает теперь языческое отношение к Богу. Да, Тургенев ищет себя и ответы на свои вопросы, не складывает рук. Одно время он выражает желание бросить литературу, но долгий кризис заканчивается. Из письма Анненкову: «Я переживаю - или, может быть, доживаю нравственный и физический кризис, из которого выйду либо разбитый вдребезги, либо… обновлённый!».(3, 1, 95).
Тургенев был западником. Россия непросвещенна, а просветить, цивилизовать Россию может только Запад. Он ненавидел крепостничество. Тургенев очень любил народ, простых людей и поэтому его западничество было «объявлено из антагонизма к общественно-политическому строю России» (1, 3, 50).
Со славянофилами Тургенев не сошёлся, он их не понимал. Главной преградой было его неприятие христианства. Славянофилы без православного христианства не мыслили народ и Россию.
И западники и славянофилы вышли из одного круга. В университетских кружках спорили страстно. «Больше всего интересовались тайной жизни и тайной искусства» (Одоевский). «Самое любомудрие становиться для них новой религией, философия вбирает в себя религиозный пафос и замещает собою религию, - в этом весь акцент романтизма. «Христианское учение казалось пригодным только для народных масс, а не для нас, любомудров», - рассказывал Кошелев» (13, 244).
Были известны кружки Станкевича, Герцена, Огарева. У Станкевича популярны Шеллинг и Фихте, позже философская инициатива переходит Бакунину. С 40-ых годов начинается увлечение Гегелем. Кружок Герцена тоже романтический, с оттенком социалистического утопизма.
Постепенно происходит разделение на «западников» и «славянофилов». В среде «западных» не было единства, шли поиски целостного мировоззрения. В середине 40-ых годов разделение западников произошло на религиозной основе. Был спор о личном бессмертии, об этом в «Былом и думах» во втором томе вспоминает Герцен. Белинский в письме к Гоголю (1847) очень характерно написал: «По-вашему, русский народ самый религиозный в мире: ложь… Приглядитесь по пристальнее и вы убедитесь, что это по натуре глубоко атеистический народ. В нём ещё много суеверия, но нет следа религиозности… Мистическая экзальтация не в его натуре; у него слишком много для этого здравого смысла, ясности и положительности в уме, и вот в этом-то, может быть, огромность исторических судеб его в будущем» (13, 246).
Таким образом именно на религиозной почве разошлись и разделились они. «Для одних открылся путь в Церковь, путь религиозного восстановления, - религиозный апокатастасис мысли и воли. Для других это был путь в безверие и даже в прямое богоборчество. Этот раскол или поляризация русской культурной элиты происходил именно на религиозном уровне» (13, 246). Если для славянофилов «Царство Божие внутрь вас есть», то западники обольщены сокровищами мира сего и их царство от мира сего.
Тургенев-философ изучает последнее слово немецкого любомудрия: материализм Фейербаха. Также Тургенев обвинял славянофилов в сектантстве. Понять идею соборности вне церковного сознания невозможно. Тургенев заявил однажды: «Я ненавижу славянофилов, они всех губили, кто приходил с ними в соприкосновение… они систематики, систематичность чужда русскому человеку». (3, 2, 214). Здесь Тургенев выступает как рационалист; мышление его нерелигиозно, поэтому религия для него что-то непонятное, сковывающее человека, система искусственный запретов, установлений, дисциплина, но только не свобода. Мы же знаем, что, «где Дух Господень, там свобода».
Тургенев не идеализирует Запад. Он критически относиться к мелкости, прозаичности, бесталанности буржуазной действительности. «Какая-то безжизненная суетливость, вычурность или плоскость бессилия… отсутствие всякой веры, всякого убеждения, даже художнического убеждения … жажда золота томит всех и каждого» (3, 1, 259). Любовь к России помогла создать самый антизападнический роман «Дворянское гнездо».
Главного героя романа, Лаврецкого, Тургенев называл славянофилом. В известном споре с Паншиным «Лиза вся была на стороне Лаврецкого… А между тем ей и в голову не приходило, что она патриотка, но ей было по душе с русскими людьми; русский склад ума её радовал; она, не чинясь, по целым часам беседовала со старостой материнского имения, когда он приезжал в город, и беседовала с ним как с ровней, безо всякого барского снисхождения» (7, 88). Также и Лаврецкому не приходило в голову, что он славянофил и патриот, и он оборвал Паншина потому, что «самонадеянный тон светского чиновника его отталкивал»; а «его презрение к России оскорбляло».
Живая вера не наполняла душу Лаврецкого так, как наполняла душу Лизы. Его неверие - это плод душевной усталости и недоразвитости. Тургенев писал, что Лиза «втайне надеялась привести его к Богу». Да, в конце романа мысли и чувства Лаврецкого проникнуты смирением. Смирение перед жизнью, перед её тайной хотел показать Тургенев в Лаврецком, смирения в «виду конца, в виду ожидающего Бога».
Возвратившись из Европы, Лаврецкий поселился в Васильевском, в маленькой деревушке, и его сразу охватило веяние тишины. Эта тишина действовала на него исцеляющее, как тихий сон. «Вот когда я на дне» - так ощутил себя Лаврецкий, душа его готова воспринимать эту тишину. Лаврецкий думает о жизни и чувствует, что здесь скрыто что-то таинственное и глубокое. И перед ним предстала Лиза. В Лизе, которую он полюбил, слилась для него любовь к родине, религиозное чувство, тайна.
Замечательны образы Лизы Калитиной и её няни Агафьи Власьевны, это - «глубоко религиозные, искренне верующие личности, для которых Христос и Бог не был далёким, неведомым существом, а был близким, знакомым, чуть не родным» (9, 13).
Лиза жертвенна, в конце романа она уходит в монастырь. Её самопожертвование основано на ответственности: «Счастье ко мне не шло; даже когда у меня были надежды на счастье, сердце у меня щемило. Я знаю всё, и свои грехи и чужие, и как папенька богатство своё нажил, я знаю всё. Всё это отмолить, отмолить надо». (11, 2, 298-299).
Лиза своими основами о жизни и смерти, своей чистотой, бесстрастием, тишиной исцелила Лаврецкого, «давно он не был в церкви, давно не обращался к Богу», но вот вместе с Лизой входит в храм, - и «чудное умиление наполнило его душу… всем помыслом своим он повергнулся ниц и приник смиренно к земле.» Когда он говорил ей о религии, о её значении в истории, о значении христианства, Лиза поняла его. «Христианином нужно быть, - заговорила она не без некоторого усилия, - не для того, чтобы познавать небесное, …там…земное, для того, что каждый человек должен умереть».
В монастырь она идёт сознательно, совершая духовный подвиг моления за мир, за тех, за кого уже некому молиться. Уйти в монастырь подвигает Лизу не чувство долга, а живая вера и любовь к Богу и к миру. «Естественное и нравственное в человеке очень часто находится в антагонистическом отношении; счастье и долг; натура и сознание - суть противоположности человеческой натуры; нравственный подвиг в самопожертвовании: в нём человек обретает подлинную внутреннюю свободу. Вот идеи, так отчётливо прозвучавшие в романе «Дворянское гнездо» ». (1, 3, 59).

IV. Гамлет и Дон Кихот, основные философские представления Тургенева о человеке.

Тургенев писал, что это (Гамлет и Дон Кихот) «две коренные противоположные особенности человеческой природы - оба конца той оси, на которой она вертится» (11, 2, 169). Мысль и воля - так разделяются в душевной жизни человека его бытие, Это - антагонисты. Всякий из людей склонен ближе либо к человеку мысли, либо к человеку воли, кто-то ближе к Дон Кихоту, кто-то к Гамлету. Здесь проблема самого Тургенева. Его внутренняя дисгармония, его внутренняя борьба этих двух ему присущих начал, стремлений и определили эту философскую концепцию разделения человеческой природы на человека воли или мысли. Если Дон Кихот - почти неосуществимый тургеневский идеал, то Гамлет ему не просто близок, но и родственен ему. Самоанализ и энтузиазм - это Гамлет и Дон Кихот. Как страдающий Гамлет, которому не хватает донкихотства, действия, Тургенев делает акцент на энтузиазме. Энтузиазма, по Тургеневу - веры прежде всего, и не хватало самому писателю.
По свидетельству одного английского писателя (Джеймса), для Тургенева Шекспир был кумиром и образы Гамлета и Лира для творчества писателя очень значимы.
Тургенев пишет: «Что выражает собою Дон Кихот? Веру прежде всего: веру в нечто вечное, незабываемое, в истину, одним словом, в истину, находящуюся вне отдельного человека, не легко ему дающуюся, требующую служения и жертв, - но доступную постоянству служения и силе жертвы. Дон Кихот проникнут весь преданностью идеалу, для которого он готов подвергнуться всевозможным лишениям, жертвовать жизнью; самую жизнь он ценит настолько, насколько она может служить средством к воплощению идеала, к водворению истины, справедливости на земле… Жить для себя, заботиться о себе - Дон Кихот почёл бы постыдным. Он весь живёт вне себя, для других, для своих братьев, для истребления зла, для противодействия враждебным человечеству силам… В нём и следа нет эгоизма, он не заботиться о себе, он весь самопожертвование… Дон Кихот энтузиаст, служитель идеи и потому обвеян её сиянием.» (11, 2, 170-171).
У Гамлета другая внутренняя организация, прямо противоположная: «анализ прежде всего и эгоизм, а потому безверие. Он весь живёт для самого себя, он эгоист; но верить в себя даже эгоист не может; верить можно только в то, что вне нас и над нами. Но это «Я», в которое он пытается верить дорого Гамлету. Это исходная точка, к которой он возвращается беспрестанно, потому что не находит ничего в целом мире, к чему бы мог прилепиться душою. Сомневаясь во всём, Гамлет, разумеется не щадит самого себя; ум его слишком развит, чтобы удовлетвориться тем, что он в себе находит: он сознаёт свою слабость, но всякое самосознание есть сила: отсюда проистекает его ирония, противоположность энтузиазму Дон Кихота. Гамлет с наслаждением преувеличенно бранит себя, постоянно наблюдая за собою, вечно глядя внутрь себя, он знает до тонкости свои недостатки, презирает их, презирает самого себя… Гамлет сам наносит себе раны, сам себя терзает; в его руках тоже меч: обоюдоострый меч анализа» (1, 3, 62). Страдающий Гамлет - это во многом сам Тургенев, потому что ему понятно безверие и бездеятельность Гамлета.
Далее Тургенев замечает, что в настоящей жизни Гамлетов больше, чем Дон Кихотов. Подражают Гамлету в творчестве писателя Чулкатурин («Дневник лишнего человека»), Гамлет Щигровского уезда из одноимённого рассказа, Рудин; Дон Кихоты - «тургеневские девушки». Для общественного развития Гамлеты не нужны, если не вредны. По Тургеневу Гамлеты ничего не могут дать обществу, потому что сами никуда не идут и ни к чему не стремятся. Если для Тургенева нет религиозного осмысления действительности, то нет его и для его Гамлета. И всё же Гамлеты нужны в виду того, что нужна гармония, согласие, равновесие гамлетовской и донкихотской сил.
Можно сказать, что в писателе боролись эти две силы. Тургенев разгадывает, осмысляет самого себя и не может найти. Шекспир и Сервантес, ушедшие из жизни в один 1616 (?) год, Гамлет и Дон Кихот, положили начало Ренессанса, - культуры гуманистической и безрелигиозной. Обмирщение или секуляризация культуры, сознания, мировосприятия - вот то, что внесла новая эпоха. Но без Бога решение таких проблем, которыми мучается Гамлет или в своём замкнутом идеализме энтузиазме и безрассудной активностью пытается разрешиться Дон Кихот, невозможно. В конце концов, Дон Кихот пытается создать рай на земле, царство справедливости, и это, очевидно, невозможно. «Дон Кихот по-своему прекрасен в собственном идеализме, да всё же существование таких типов не спасительно - опасно для мира. Гуманистический идеал, выраженный в Дон Кихоте полнее, нежели в любом ином типе, созданном европейской литературой, выродился в XVII - XIX столетиях в тип революционера, очень быстро деградировавшего от индивидуального благородства помыслов к сатанинскому разрушительному действию» (1, 3, 65)
В дальнейшем своём творчестве Тургенев показывает нам донкихотствующих типов, уже вырожденных, с революционной направленностью. Это Инсаров, Базаров.
В 1859 году выходит в свет роман «Накануне». Само заглавие - «Накануне» показывает, что отживает старое и ожидается решительно новое. Добролюбов по поводу «Накануне» в статье «Когда же наступит настоящий день?» утверждал, что настоящий день наступит тогда, когда русские девушки совершенно эмансипируются от всех предрассудков. Как на новое явление в русской смотрит на Елену и Тургенев. Инсаров тоже нов для нас, но больше благодаря тому, что он болгарин. Как о новом типе в русской жизни, Елене, писал Тургенев в своей литературной автобиографии. Ближайшей предвозвестницей Елены можно назвать Наталью из романа «Рудин». Девушка себе на уме, высокого мнения о себе самой, стремящаяся к свободе, которой нужен «герой». Пока нет «героя» она посматривает на Волынцева, но как бы сверху вниз. Вдруг появляется Рудин и она понимает, что он достоин её, он - «герой». Она хочет выйти за него замуж, пренебрегая провинциальными приличиями, идёт на свидание, она почти «эмансипе». Правда, можно сказать, что и в другие времена девушки не из робких бегали на свидания, добивались женихов по-своему, несмотря на неодобрение родителей. У Елены нечего не вышло с Рудиным по известным причинам, ей пришлось выйти замуж за Волынцева. Поиск и обретение своего героя оканчиваются прозаически.
Что же Елена? Она бежит из дома, венчается со своим «героем». Кто же её герой, в объятия которого бросается экзальтированная эмансипе? Ей нужен был не человек, не муж, но «герой», знаменитость, и лучше иностранный. В действительности в Москве был подобный случай, и Тургенев признавался в своей автобиографии: «Вот каким образом болгарин сделался героем романа. А критики дружно укоряли меня в деланности и безжизненности этого лица, удивлялись моей странной затее выбрать именно Болгарина; почему? с какой стати? какой смысл? Ларчик просто открывался, - но я не почёл тогда нужным входить в дальнейшие объяснения». (7, 119).
Елена влюбилась в Инсарова за то, что он герой, человек идеи, не такой как все. Она сентиментальна, нервна. Её отец, Николай Артемьевич так отзывался о ней, об их отношениях: «Я для неё не недовольно возвышен. Её сердце так бесстрашно, что обнимает всю природу до малейшего таракана или лягушки, словом всё, за исключением родного отца. Ну, прекрасно; я это знаю и я уже не суюсь. Потому тут и нервы, и учёность, и паренье в небеса». (7, 120). Но нет здесь душевности.
Автор так характеризует её: « Стоило только человеку потерять её уважение - а суд она произносила скоро, часто слишком скоро - и он переставал существовать для неё». (7, 121). Нервозность и бессердечие - вот характеристика Елены, совершенно не лестная.
Л.Н.Толстой в «Воспоминаниях» Фета говорит: «Девица из рук вон плоха: «Ах, как я тебя люблю… у неё ресницы были длинные». Вообще меня удивляет в Тургеневе, как он со своим умом и поэтическим чутьём не умеет удержаться от банальности даже в приёмах» (3, 1, 178).
Критик Ю.Николаев пишет в своём исследовании творчества Тургенева о Елене: «…Елена хорошо воспитана, изящна, она - дворянская барышня, но что сказать о многочисленных Еленах, вышедших из иного быта, вульгарных, невоспитанных, несдержанных? С этими уже, конечно, сущее наказание. Они вечно суетятся, бросаются то в социализм, то в толстовщину… Вот во что выродилась романтичная и изящная Елена». (7, 124).
Инсарова Тургенев недолюбливал. Инсаров весь подчинён своей идее, в нём мало душевности, он, прежде всего, - революционер, человек идеи. Он аскет, самоотречение для него естественно, как бы его природа. Но в отличие от самоотречения Лизы Калитиной, его правда не в смирении и служении Богу, его кумир - независимость Болгарии. Несомненно, он человек действия по Тургеневу. Один из героев романа Шубин говорит: «Нет у нас ничего, нет людей, куда не посмотри. Все - либо мелюзга, грызуны, гамлетики, самоеды, либо темнота и глушь подземная, либо толкачи, из пустого в порожнее переливатели да палки барабанные! А то вот ещё какие бывают: до позорной тонкости самих себя изучили, изучают беспрерывно пульс каждому своему ощущению и докладывают сами себе: сот, что я, мол, чувствую, вот, что я думаю. Полезное, дельное занятие! Нет, кабы были между нами путные люди, не ушла бы от нас эта девушка…» (11, 3,139). Под этим вопросом мог бы наверное подписаться и сам Тургенев. Писателя всю жизнь мучил вопрос о полезности рефлексии, гамлетовщины, познания себя. Тургенев не обрёл ответа, ради чего надо познавать себя? Повторимся, но без веры, без обретения Божественной Истины, без религиозного осмысления самопознание обессмысливается.
В 1860 году появляется известная статья Добролюбова о романе «Накануне», в которой автор, в частности, писал: «Общественная потребность дела, живого дела, начало презрения к мёртвым абстрактным принципам и добродетелям выразилась во всём строе новой повести» (10, 156). Русские Инсаровы должны объявить войну не внешней силе, но внутренней, нужно бороться против государственной системы. Русский Инсаров, когда появиться, будет революционером. Тургенев не был революционером, но был западником, эволюционистом, и он не мог согласиться с Добролюбовым. Происходит разрыв Тургенева с «Современником», потому что Некрасов поддержал не Тургенева, но молодого критика. Тургенев же просил не печатать в журнале статью Добролюбова.
Революционные демократы навязывали Тургеневу свои идеи социального переустройства, идеи практической пользы от искусства. Изящный писатель отстаивал свободу творчества, художественность. Тургенев не был человеком крайности, он искал золотую середину, и не хотел примыкать ни к какой партии, хотел оставаться свободным художником. Тургенев был между двумя полюсами: донкихотствующими революционерами и гамлетствующим началом, выражавшейся в поэтической натуре художника. Он так и остался между этими двумя полюсами неопределившимся.

V. «Отцы и дети»

Едва прошло полгода с появления «Накануне», как Тургенев уже задумывает «Отцов и детей». Роман выйдет в свет в феврале 1862 года. По мнению В.Набокова «Отцы и дети» лучший роман Тургенева, и один из самых блистательных произведений 19 века.
«В «Отцах и детях» Тургенев впервые для себя и один из первых в нашей литературе дал серьёзный и крупный обзор нового героя… - разночинца, представителя нового поколения шестидесятников, Новые люди шли на смену Рудиных и Лаврецких, которых назвали лишними за… слабость и негодность к предстоящей общественной работе… Они отводили скромную роль искусству, которому так поклонялись в сороковые годы и ставили на первое место заботы о реальной борьбе против уродливостей русской жизни… В умственном отношении для новых людей была типична смелость критической мысли, стремление эмансипироваться от всего предвзятого: от старых понятий, предрассудков, от поклонения авторитетам» (5, 3, 312). Тургенев создал сильный мужской характер, лишённый всякого самоанализа.
Итак, перед нами Тургенев представил новый тип русского деятеля. В нём угадывались передовых революционных демократов Добролюбова, Чернышевского, впоследствии Писарева. Они, разночинцы, сменяли дворянскую интеллигенцию. Тургенева поражали в них те черты, которые выражены в главном герое Базарове: ум, гордость, самоуверенность, презрение всего старого, антихудожественность. С восторгом воспринимаются вульгарные материалистические теории. Тургенев выразил новое явление словом «нигилизм». Тургенев замечает: «Базаров, по-моему, постоянно разбивает Павла Петровича, а не наоборот, и если он называтся нигилистом, то надо читать революционером» (11, 12, 339).
Далее о замысле романа Тургенев пишет: «То, что сказано об Аркадии, о реабилитации отцов и т.д. показывает только, - виноват! - что меня не поняли. Вся моя повесть направлена против дворянства, как передового класса. Вглядитесь в лица Николая Петровича, Павла Петровича, Аркадия. Слабость и вялость или ограниченность. Эстетическое чувство заставило меня взять именно хороших представителей дворянства, чтобы тем вернее доказать мою тему: если сливки плохи, то что же молоко? Взять чиновников, генералов, грабителей и т.д. было бы грубо…» (Письмо к Случевскому, 11, 12, 340). «Отцы - это дворянство, «дети» - нигилисты.
Тургенев первым из русских писателей обратил внимание на нигилизм. Базаров отрицает современную действительность, для него нет авторитетов.
«В теперешнее время полезнее всего отрицание - мы отрицаем - Как? Не только искусство, поэзию… но и.. страшно вымолвить… - Всё, - с невыразимым спокойствием повторил Базаров». (11, 3, 313).
Один из критиков романа, Катков, замечает, что Базаров «как-то случайно попал на очень высоких пьедестал. Он действительно подавляет всё окружающее. Всё перед ним или ветошь или слабо и зелено. Того ли впечатления нужно было желать?... Чувствуется что-то несвободное в отношении автора к герою повести, какая-то неловкость и принуждённость. Автор перед ним как будто теряется, и не любит, а пуще боится его». (7, 149).
Да, в литературе Базаров тип новый, но благодаря мастерству Тургенева, который наделил Базарова байроническими чертами, герой романа подавляет собой окружающих. И, вероятно действительно, Тургенев боится своего монстра.
Тургенев отождествлял себя в романе с Николаем Петровичем. Николай Петрович Базарова боится и не любит, чувствуя в нём враждебную, разрушающую силу. Как байронический тип оценивает Базарова Достоевский, как демоническую натуру Н.Н.Страхов. По существу это близкие понятия, им свойственно одиночество, противопоставление себя через отрицание.
По Страхову, Базаров отрицает искусство не потому, что не понимает, а во имя своеобразного аскетизма. «Базаров стремиться от благ этого мира, но он делает между этими благами строгое различие. Он охотно ест вкусные обеды и пьёт шампанское, он не прочь даже поиграть в карты… Базаров понимает, что простые или чисто телесные удовольствия гораздо законнее и простительнее наслаждений иного рода… Он не гоняется, он наслаждается ими только при случае; он так глубоко занят своими мыслями, что для него никогда не может быть затруднения отказаться от этих удовольствий; словом, он потому предаётся этим простым удовольствиям, что он всегда выше их, что они никогда не могут завладеть им. За то тем упорнее и суровее он отказывается от таких наслаждений, которые могли бы стать выше его и завладеть его душой» (7, 152). В таком отказе есть некоторое исступление, нервность и предупреждённый страх.
Искусство, поэзия могут завладеть душой Базарова, и потому он бегает их. Н.Н.Страхов продолжает: «В мелодии Шуберта и в стихах Пушкина он ясно слышит враждебное начало; он чует их всеувлекающую силу и потому вооружается против них. Искусство всегда носит в себе элемент примирения, тогда как Базаров вовсе не хочет примиряться с жизнью». Базаров боится, что душа его скинет тот панцирь, которым он сознательно укрыл её, станет мягче, добрее.
Над религией, искусством Базаров глумиться, они не стоят, по его мнению, его внимания, это всё пустяки, с которыми он не считается. По Страхову, Базаров - натура демоническая, а значит гордая. Он горд, самолюбив, но гордость не приносит ему счастья. «Очевидно Базаров легко начинающий питать к ним (людям) злобу, сам страдает от этой злобы… Эта злоба не есть выражение нарушенного эгоизма или оскорблённого себялюбия, она есть выражение страдания, томление, производимое отсутствием любви».
Базарову не до вечных вопросов, он не задумывается о религии. Его отрицание Бога, можно сказать, несерьёзно. У него нет таких «ощущений», нет потребности верить в Бога. «Вы, я надеюсь не нуждаетесь в логике для того, чтобы положить себе кусок хлеба в рот, когда вы голодны» - рассуждает Базаров о логике. Религия у него на одной плоскости с логикой. Религия не нужна, чтобы есть и пить. Религия не нужна, чтобы отрицать, разрушать и т.п.. Здесь нужна другая противоположная, демоническая сила. Отрицает Базаров брак, в любви мужчины и женщины он сидит только физиологическую, половую сторону. Любви-то собственно он не видит. В любви для него нет человека, а есть самец и самка.
Духовность в человеке он тоже отрицает. По-базаровски, человек - это животное. Подтверждение своих отрицаний он находит в грубом материализме. Он признаёт лишь плотяное, отвергая духовное. Реально то, что можно пощупать и ощутить, есть только материальная сила. Отрицание Базарова грубое и поверхностное. Павел Петрович говорит о Базарове: «Сперва гордость почти сатанинская, потом глумление!».
«Не свою ли - «сатанинскую» гордыню передал автор герою-нигилисту? Гордыня обернулась жестоким жизненным поражением.» (1, 3, 105). В эпизоде соборования умирающего Базарова есть слова: «…что-то похожее на содрогание ужаса отразилось на помертвелом лице» (11, 3, 365). Этот ужас - отношение к смерти самого Тургенева, его глубокий, неотступно сопровождающий всю жизнь страх, он перенёс и в этот эпизод. Зная духовную жизнь автора, его безверие и метания, мы понимаем, что Базаров не мог покаяться перед своей кончиной: Тургенев не видел, не понимал смысла, кроме подобия иллюзии и самообмана в покаянии и умиротворении перед лицом смерти.
То, что Базаров в своей гордыне отвергал (Бога, духовную жизнь, бессмертие) предстало перед ним на пороге вечности. И здесь был ужас. Следует сказать, что и сам Тургенев остановился перед ужасом смерти в своём осмыслении назначения человека и его жизни, как заворожённый и не смог подняться до религиозного осмысления смерти и вечности.
Владимир Набоков в своих лекциях о русской литературе особо отмечает молодость Базарова, ведь во время действия романа он только оканчивает университет, «за порывистостью и силой воли, за неистовым хладнокровием» у Базарова, Набоков видит скрывающуюся «природную юношескую пылкость, которую Базаров считает несовместимой с суровостью будущего нигилиста» (6, 147), и тщательно укрывает. Действительно, хочется немного оправдать угловатые, иногда диковатые суждения Базарова, ведь это искусственно насаждённое учение в душе, нелепость которого разбивается в присутствии здравомыслящих, довольно симпатичных людей «отцов», имеющих свои недостатки. Нет, в спорах Базаров их побеждает, своими резкими нестандартными суждениями, а главное тем, что не слышит людей, не считается с их мнениями, не признаёт правоты вне системы нигилизма. Но насколько мягче, человечнее, выглядят Павел Петрович, Аркадий Николаевич, призванные автором создать для нового поколения в романе совсем другой фон.
Нигилизм - узкая умозрительная система, которая не может объяснить очень многих явлений жизни, а главное того, что происходит в душе самого героя, и простые, радостные, естественные и возвышенные устремления (например, влюблённость, которая захлестнула Базарова) становятся непреодолимой преградой между людьми и Базаровым. Кроме того, он скрывает свои чувства, похоже, даже от самого себя, он действует по навязанному им самому себе шаблону.
Очень интересно, что Тургенев даёт умереть Базарову от случайности, и мир, похоже, оказывается ещё «хуже», чем трактует нигилизм героя, перед лицом случайной смерти становится ничтожным устрашающий нигилизм, а нигилист остаётся ни с чем.
Роман «отразил надвигающийся ужас перед ощущением бессмысленности» (1, 3, 106).

VI. Духовный кризис.

Ощущение бессмысленности было присуще Тургеневу, оно мучило его, от этого ужаса он отворачивался, но не убегал, он жил с ним. Своими силами великий художник слова не мог и не смог разрешить для себя и правильно осмыслить этого вечного вопроса, - смысла бытия. Однажды Тургенева спросили, что он думает о смерти, и писатель ответил: «Я о ней не думаю. У нас никто ясно не представляет себе, что это такое, - она маячит вдалеке, окутанная … славянским туманом».(Альфонс Доде, 3, 2, 298).
Он думал о смерти и пытался не думать о ней, он не мог разрешить для себя эту проблему, да и самый роман, во многом, обязан размышлениям автора о смерти. «Я однажды прогуливался, - вспоминает автор «Отцов и детей», - и думал о смерти… Вслед за тем передо мной возникла картина умирающего человека. Это был Базаров. Сцена произвела на меня сильное впечатление, и затем начала развиваться остальные действующие лица и само действие» (3, 2, 332).
Тургенев боялся смерти сильно, это был один из главных мотивов его жизни. Смерти боятся и христиане, но боятся скорее предстать перед лицом Спасителя и оказаться недостойными, у Тургенева же страх гипертрофированный, без надежды и веры, не дающий ему спокойно существовать. С.Л.Толстой вспоминает: «…нас сидело за столом тринадцать человек, зашёл разговор о страхе смерти. Тургенев находил, что страх смерти - естественное чувство. Он сознавался, что боится смерти, и откровенно говорил, что не приезжает в Россию, когда в России холера. Он сказал: «Кто боится смерти пусть поднимет руку,» - и сам первый поднял её» (3, 2, 344).
Под конец жизни печальный пессимизм вполне завладел душой Тургенева. Те порывы энтузиазма, которыми отмечена юность писателя, оставили его. В прошлом увлечение Гегелем, в прошлом философские метания. По его мнению, в жизни есть вещи, до сути которых докопаться невозможно, а истина вообще непостижима. «…Он любил слово: «природа» и терпеть не мог «материя»; просто не хотел признавать в нём никакого особенного содержания или особенного оттенка того же понятия о природе.
- Я не видал, - спорил он, - и ты не видал материи - на кой же ляд я буду задумываться над этим словом». (3, 2, 362). Вероятно, это упорство держало его на пути к другому представлению о мире, где есть материя (тело), душа и дух.
Многие современники после выхода в печать рассказов Тургенева «Призраки» и «Страшная история считали, что Тургенев стал верить в таинственные явления, что Тургенев стал мистиком, но вот его признание Я.П.Полонскому: « - Ничего нет страшнее, - говорил он однажды, - страшнее мысли, что нет ничего страшного, всё обыкновенное. И это-то самое обыкновенное, самое ежедневное и есть самое страшное. Не привидение страшно, а страшно ничтожество нашей жизни…» (3, 2, 362). В одном из писем Тургенев признавался, что «несомненно и ясно на земле только одно несчастье». Жизнь проходит, а смысл её не проясняется.
Прошёл 1861 год, отменено крепостное право. Россия смотрит на ответ Запада. Тургенев приветствовал наступившие перемены, ещё до реформы, сразу после смерти своей деспотической матери он приложил нимало усилий, чтобы облегчить жизнь своих крепостных, освободил всю домашнюю челядь, и всячески содействовал реформе 1861 года (6, 137).
Возобновляются споры западников и славянофилов. Тургенев становится на сторону западников; он видит ценность жизни в цивилизации.
На его душевное состояние уныния и депрессии повлияло изучение философии Шопенгауэра. Философия пессимизма, бессмысленности истории. Кроме того, на Тургенева в этот период имели влияние мысли Паскаля. Но Паскаль, писавший о человеке как о «мыслящем тростнике» в огромной вселенной, был христианским мыслителем. И, если на мировоззрение и творчество, например, Ф.И. Тютчева (не меньше, надо сказать, в свое время увлекавшимся немецкой философией - в частности учением Шеллинга), идеи великого французского философа и ученого имели положительное влияние, то про Тургенева так сказать нельзя. Тургенев отвергал христианство, а без Бога «мыслящий тростник» пред зияющей бездной мироздания теряется в неописуемом ужасе. Тургенев признавался в том, что его нехристианство - его личное несчастье. Его личное несчастье в безверии, в потере желания поверить. Он уже не верит не только в Бога, но и в себя. Мрачный, унылый пессимизм, бессмысленность жизни, смерти. Отчаяние - вот лейтмотив тургеневской исповеди.
«Довольно!» -Полно метаться, полно тянуться, сжаться пора: пора голову в обе руки и велеть сердцу молчать. Полно нежиться сладкой негой неопределённых, но пленительных ощущений, полно бежать за каждым новым образом красоты, полно ловить каждое трепетание её тонких и сильных крыл. Всё изведано - всё перечувствовано много раз … устал я. Что мне в том, что в это самое мгновенье заря всё шире, всё ярче разливается по небу, словно раскалённая какою-то всепобедною страстью? Что в том, что в двух шагах от меня, среди тишины и неги и блеска вечера, в росистой глубине неподвижного куста, соловей вдруг сказался такими волшебными звуками, точно до него на свете не водилось соловьёв и он запел первую песнь о первой любви? Всё это было, было, повторялось повторяется тысячу раз - и как вспомнишь, что всё это будет продолжаться так целую вечность - словно по указу, по закону, - даже досадно станет! Да…досадно!» (11, 7, 39-40).
Да, нет счастья на земле, если не видать в жизни Промысла Божия. Раньше в творчестве писателя прослеживалась мысль о примирении с жизнью, вера же в благой Промысел Божий помогает человеку смириться перед Богом - Виновником жизни. Но смирение предполагает усилие над самим собой, и опять-таки, без веры всё тщетно.

VII. «Дым».

«В этом романе царит уныние и безнадёжность, как указывалось много раз, присущие Тургеневу. В нём, если оставить в стороне любовный элемент, остаётся три пункта: высший бюрократический и вместе дворянский круг, радикальная партия, и наконец, Потугин - носитель авторских идей. От этого всего получается впечатление унылое. Понятен колорит… Это поднявшаяся кверху муть регрессивных элементов… Взятые Здесь персонажи… прежде всего мелкие ничтожества; это сор и щенки… пройдёт время, они окрепнут, осмелеют, применят на практике то, о чём сейчас хвастливо врут… Тургенев дал волю своей унылой досаде, изобразив эту группу в беспощадных красках…» (5, 318-319).
Роман «Дым» самое пессимистическое произведение Тургенева. Главный герой Литвинов так размышляет: «Дым, дым,» - повторил он несколько раз; и всё вокруг показалось ему дымом, всё, собственная жизнь, русская жизнь - всё людское, особенно всё русское. Всё дым и пар, думал он; всё как будто беспрерывно меняется, всюду новые образы, явления бегут за явлениями, а в сущности всё то же; всё торопится, спешит куда-то - и всё исчезает бесследно, ничего не достигая; другой ветер подул - и бросилось всё в противоположную сторону, и там опять та же безустанная, тревожная и - ненужная игра. Вспомнилось ему многое, что с громом и треском совершалось на его глазах в последние годы» (11, 4, 175).
Уныние и полный, если не сказать совершенный, пессимизм, в жизни Тургенев не видит места добрым делам, не видит места для донкихотства.
В романе изображена компания нигилистов и компания генералов. В генералах скрываются так называемые «дантисты», нигилисты, в особенности главный из них Губарев, такие же - «дантисты». И печальное заключение, что всё - дым, что нет в русской жизни мысли, движения. В России есть только либо генералы, как например, Ратмиров, либо нигилисты, как Губарев и его компания. Положительное начало представлено в романе в идеях Сазона Ивановича Потугина. Представитель культурного общества, к которому принадлежал и Тургенев, усвоивший моды, вкусы, приличия цивилизованного Запада, знающий только поверхность русской жизни.
Впоследствии Тургенев признавался, что несмотря на успех романа, его много критиковали за недостаток патриотизма.

источник: Брест. Беларусь. Новости. Религия. Православные форумы
http://www.pravoslavie.e-brest.net

http://www.pravoslavie.e-brest.net/modules/sections/index.php?op=viewart...