Западная христианская поэзия. В переводе Дмитрия Якубова
Роберт Саутвелл, Джордж Герберт, Джон Мильтон, Эдвард Тейлор, Александер Поуп, Вильям Вордсворд, Сэр Вальтер Скотт, Джон Клэр, Джонс Вери, Джордж Элиот, Генри Водсворт Логфеллоу, Геральд Манлей Хопкинс, Роберт Льюис Стивенсон, Генри Ворбуртон Ховкес, Дитрих Бонхёффер, Клайв Стейплс Льюис.
Роберт Саутвелл (Robert Southwell)
1561-1595
Всё в круговерти…
Деревья, умерев, воскреснут снова,
И ветви явят вновь и цвет, и плод,
И утешенье посетит больного,
И дождь пустыню напоить придёт.
Всё в круговерти, всё всегда иначе:
Ложь бита правдой, радость – неудачей.
И море жизни движется всегда,
Прилив – начало скорого отлива…
И ткёт узоры тёмная вода -
И ткань порой жестка, порой красива.
Нет счастья, чтоб однажды не прошло,
И сменится добром любое зло.
Весна пройдёт, не вечен листопад,
Вот кончен день, вот ночь светлее стала,
И стаи птиц в свой срок заголосят,
И самый страшный шторм замрёт устало.
Мы, видя в переменах Божью власть,
Надеемся восстать, боимся пасть.
Что взяли беды, возвратит успех,
И в тонкой сети много мелкой рыбы,
Все вещи – тлен, хоть и важны для всех.
Стремясь к богатству, жить скромней могли бы.
Утех, чтоб не кончались, в мире нет.
Рыдает скряга, радостен аскет.
Times Go by Turns
THE lopped tree in time may grow again,
Most naked plants renew both fruit and flower;
The sorriest wight may find release of pain,
The driest soil suck in some moistening shower.
Times go by turns, and chances change by course,
From foul to fair, from better hap to worse.
The sea of Fortune doth not ever flow,
She draws her favours to the lowest ebb.
Her tides hath equal times to come and go,
Her loom doth weave the fine and coarsest web.
No joy so great but runneth to an end,
No hap so hard but may in fine amend.
Not always fall of leaf, nor ever spring,
No endless night, yet not eternal day;
The saddest birds a season find to sing,
The roughest storm a calm may soon allay.
Thus, with succeeding turns, God tempereth all,
That man may hope to rise, yet fear to fall.
A chance may win that by mischance was lost;
The net, that holds no great, takes little fish;
In some things all, in all things none are crossed;
Few all they need, but none have all they wish.
Unmeddled joys here to no man befall;
Who least, hath some; who most, hath never all.
Детство Иисуса
Как рос Господь 12 лет? Чернила
Не скажут нам об этих днях святых.
Такие жизнь Его дела явила –
Лишь Ангелы восславить могут их!
Он безупречен! Согрешить не мог
Ведомый благодатью мальчик-Бог.
В кудрях младых – познание Вселенной,
А в юности – смиренье и покой,
В наивности – глас мудрости нетленной,
За хрупкостью – Владыка Всеблагой.
Ему природа лучшее дала,
Бог дал, что дать природа не могла.
Любовь к друзьям была в Его печали,
И кротостью сиял Он в час утех.
Его глаза всё в мире проницали,
Ценя добро и исцеляя грех.
Его любовь, Его дела, слова
Явили миру святость Божества.
Christ’s Childhood
Till twelve years’ age, how Christ His childhood spent
All earthly pens unworthy were to write;
Such acts to mortal eyes He did present,
Whose worth not men but angels must recite:
No nature’s blots, no childish faults defiled,
Where grace was guide, and God did play the child.
In springing locks lay crouchèd hoary wit,
In semblant young, a grave and ancient port;
In lowly looks high majesty did sit,
In tender tongue sound sense of sagest sort:
Nature imparted all that she could teach,
And God supplied where nature could not reach.
His mirth of modest mien a mirror was;
His sadness temper’d with a mild aspect;
His eye to try each action was a glass,
Whose looks did good approve and bad correct;
His nature’s gifts, His grace, His word and deed,
Well show’d that all did from a God proceed.
Мной избранный Младенец
Хвала Любви! Хвалю, любя, Младенца и Христа,
Чьё сердце тихо, длань чиста, в молчании уста.
Хвала – Его, Любовь – Его, Ему – любовь, хвала!
Я с Ним влюблён, я в Нём живу, и жизнь моя светла.
Сладчайший Свет, превыше слов, к Нему мечты стремим,
Мы с Ним умрём, воскреснем в Нём, и воцаримся с Ним!
Он – дар мой, я – Его должник. Дар – свят, долг – не вернуть…
Он первый друг, Он лучший друг, к Нему мой вечный путь!
Он юн, но мудр, мал, но силён, Малыш – Владыка Сил!
Как Мудрый – знал, как Сильный – смог, как Бог – благословил.
Он, зная, правит, мир храня, Любовь – Его Закон.
Рождёнье – радость, подвиг – свет, попрал смерть смертью Он.
…Вот плачет, задыхаясь, Он – песнь Ангелов слышна –
Сквозь раны, содроганье, стон ростком цветёт весна…
Ты можешь детскою рукой стереть весь мир земной.
Исправь меня, и защити, и в смерти будь со мной!
A Child My Choice
Let folly praise that fancy loves, I praise and love that Child
Whose heart no thought, whose tongue no word, whose hand no deed defiled.
I praise Him most, I love Him best, all praise and love is His;
While Him I love, in Him I live, and cannot live amiss.
Love’s sweetest mark, laud’s highest theme, man’s most desired light,
To love Him life, to leave Him death, to live in Him delight.
He mine by gift, I His by debt, thus each to other due;
First friend He was, best friend He is, all times will try Him true.
Though young, yet wise; though small, yet strong; though man, yet God He is:
As wise, He knows; as strong, He can; as God, He loves to bless.
His knowledge rules, His strength defends, His love doth cherish all;
His birth our joy, His life our light, His death our end of thrall.
Alas! He weeps, He sighs, He pants, yet do His angels sing;
Out of His tears, His sighs and throbs, doth bud a joyful spring.
Almighty Babe, whose tender arms can force all foes to fly,
Correct my faults, protect my life, direct me when I die!
Джордж Герберт (George Herbert)
1593-1633
Искупление
У Бога взяв, растратил сбереженья.
Мне не везло, я был на всё готов!
Решился я подать Ему прошенье,
Чтоб Он списал хоть часть моих долгов.
На Небо я прокрался виновато…
- Он только что ушёл! – сказали мне, -
Ушёл в страну, что приобрёл когда-то –
Чтоб сделаться царём в Своей стране.
Узнав, что Он родился, без боязни
Я на земле искал Его везде:
В садах, театрах, в парках… На суде…
И там нашёл, приговорённым к казни -
Сквозь крик толпы я слышал глас Его:
«Ты больше Мне не должен ничего».
Redemtion
HAVING been tenant long to a rich Lord,
Not thriving, I resolved to be bold,
And make a suit unto him, to afford
A new small-rented lease, and cancell th’ old.
In heaven at his manour I him sought:
They told me there, that he was lately gone
About some land, which he had dearly bought
Long since on earth, to take possession.
I straight return’d, and knowing his great birth,
Sought him accordingly in great resorts;
In cities, theatres, gardens, parks, and courts:
At length I heard a ragged noise and mirth
Of theeves and murderers: there I him espied,
Who straight, Your suit is granted, said, and died.
Молитва (1)
Молитва – это Церкви торжество -
Дух Божий с теми, кто родился снова.
Здесь поиск сердца, исповедь его,
И мера Правды для всего земного!
Упавший с ней достигнет Высоты -
Кнут Иисуса обуздает страсти.
Шесть дней творенья в ней откроешь ты…
Трепещет мир – он у неё во власти!
Она покой, любовь, прощенье, свет,
Как Манной, ею можно насладиться!
С ней славой Рая человек одет,
В ней млечный путь, и рощ небесных птица,
Набата звон, общенья благодать –
И горечь истин, что сумел понять.
Prayer (I)
PRAYER the Churches banquet, Angels age,
Gods breath in man returning to his birth,
The soul in paraphrase, heart in pilgrimage,
The Christian plummet sounding heav’n and earth ;
Engine against th’ Almightie, sinner’s towre,
Reversed thunder, Christ-side-piercing spear,
The six daies world-transposing in an houre,
A kinde of tune, which all things heare and fear ;
Softnesse, and peace, and joy, and love, and blisse,
Exalted Manna, gladnesse of the best,
Heaven in ordinarie, man well drest,
The milkie way, the bird of Paradise,
Church-bels beyond the stars heard, the souls bloud,
The land of spices, something understood.
Зов
Жду вас, Правда, Жизнь и Путь!
Путь – дыхание и сила.
Правда – чтобы мир вернуть.
Жизнь – от смерти чтоб хранила!
Жду вас, Радость, Вера, Свет!
Свет – на пиршество дорога,
В Радости печалей нет,
С Верою – гостим у Бога.
Слава, Милость, Дух – я жду!
Слава – вечности частица,
Милость исцелит вражду,
Дух любовью насладиться.
The Call
Come, my Way, my Truth, my Life :
Such a Way, as gives us breath :
Such a Truth, as ends all strife :
And such a Life, as killeth death.
Come, my Light, my Feast, my Strength :
Such a Light, as shows a feast :
Such a Feast, as mends in length :
Such a Strength, as makes his guest.
Come, my Joy, my Love, my Heart :
Such a Joy, as none can move :
Such a Love, as none can part :
Such a Heart, as joyes in love.
Ответ
Как снег, расстаял мир, что создан мною.
То, что дала мне молодость моя,
Едва я головой встряхнул, листвою
Опало; закружилось, как «друзья
Поместий», мухи… Вы, быть может, мните,
Что я силён, свободен, страстен, прав –
Но я лишь раб, щепа в реке событий…
Так утренний туман, от сна восстав,
Стремится к небу дымкою летучей,
Но, съёжившись в пути, утратив пыл,
Он станет вдруг громоздкой, мёртвой тучей –
И плачет в темноте… Вам, кто учил
Меня, скажу, что тот лишь знает много,
Кто в мире отошёл и встретил Бога.
The Answer
MY comforts drop and melt away like snow:
I shake my head, and all the thoughts and ends,
Which my fierce youth did bandie, fall and flow
Like leaves about me, or like summer friends,
Flyes of estates and sunne-shine. But to all,
Who think me eager, hot, and undertaking,
But in my prosecutions slack and small;
As a young exhalation, newly waking,
Scorns his first bed of dirt, and means the sky;
But cooling by the way, grows pursie and slow,
And settling to a cloud, doth live and die
In that dark state of tears: to all, that so
Show me, and set me, I have one reply,
Which they that know the rest, know more then I.
Любовь (1)
Бессмертная Любовь, творец Вселенной!
Прекрасны и просты твои дела…
Твоё смешали имя с пылью тленной
Ничтожества, кому ты жизнь дала!
Теперь в почёте мелочные страсти
И вздорные фантазии. Теперь
Твои созданья – сердце, ум – в их власти!
Тебя, ограбив, выгнали за дверь.
Красива мудрость века, страсть – умна,
Весь мир пленён лукавою игрою.
Ты в стороне… И хоть одной тобою
Душа от преисподней спасена,
Где песнь тебе? Перчатки, шарф на шее –
Сидим в тепле и пишем гимн Психее…
Love (1)
Immortal Love, author of this great frame,
Sprung from that beauty which can never fade;
How hath man parceled out thy glorious name,
And thrown it on that dust which thou hast made;
While mortal love doth all the title gain!
Which siding with invention, they together
Bear all the sway, possessing heart and brain,
(Thy workmanship!) and give thee share in neither.
Wit fancies beauty, beauty raiseth wit:
The world is their; they two play out the game,
Thou standing by: and though thy glorious name
Wrought our deliverance from th’ infernal pit,
Who signs thy praise? only a scarf or glove
Doth warm our hands, and make them write of love.
Любовь (II)
Любовь Святая! Пусть сиянье Рая
Повременит. Пусть меньшие огни
Смирят весь мир пред тем, как он, пылая,
Умрёт. И верность нам в сердца вдохни,
Чтоб мы могли, Тебе готовя путь,
Все похоти испепелив сурово,
И мысль и чувства на Алтарь вернуть -
Тогда Твой пламень в мир прольётся снова.
От праха очи возведём к святыне,
И тленный ум поймёт, что ослеплён…
Тогда Добру Ты восстановишь трон
Везде, где похоть царствует поныне.
Почтится мудрость; мир падёт в моленье
Пред Тем, Кто создал нас и дал прозренье.
Love (II)
IMMORTALL Heat, O let thy greater flame
Attract the lesser to it : let those fires
Which shall consume the world, first make it tame,
And kindle in our hearts such true desires,
As may consume our lusts, and make thee way.
Then shall our hearts pant thee ; then shall our brain
All her invention on thine Altar lay,
And there in hymnes send back thy fire again :
Our eies shall see thee, which before saw dust ;
Dust blown by wit, till that they both were blinde :
Thou shalt recover all thy goods in kinde,
Who wert disseized by usurping lust :
All knees shall bow to thee ; all wits shall rise,
And praise him who did make and mend our eies.
Джон Мильтон (John Milton)
1608-1674
Сонет 18:
На последнюю резню в Пьемонте
1 Отмсти, Господь, за кровь святых, что ныне
2 Погребены среди Альпийских льдов.
3 Они хранили свет Господних слов
4 Когда другие камню, как святыне,
5 Бездумно кланялись. Они в Твоей долине,
6 Как овцы пред Тобой, нашли покой и кров…
7 Но нрав солдат Пьемонта столь суров –
8 Убили всех! И кровь святых отныне,
9 Оставшись на холмах, взывает к Небесам.
10 Их прах упал, как семена Закона,
11 В поля моей Италии. Хоть там
12 Царят тираны – вера твёрже трона!
13 И поколения пойдут по их стопам,
14 Стирая в пепел стены Вавилона.
Sonet XVIII:
On The Late Masscre In Piemont
1 Avenge, O Lord, Thy slaughter’d saints, whose bones
2 Lie scatter’d on the Alpine mountains cold,
3 Ev’n them who kept Thy truth so pure of old,
4 When all our fathers worshipp’d stocks and stones;
5 Forget not: in Thy book record their groans
6 Who were Thy sheep and in their ancient fold
7 Slain by the bloody Piemontese that roll’d
8 Mother with infant down the rocks. Their moans
9 The vales redoubl’d to the hills, and they
10 To Heav’n. Their martyr’d blood and ashes sow
11 O’er all th’ Italian fields where still doth sway
12 The triple tyrant; that from these may grow
13 A hundred-fold, who having learnt Thy way
14 Early may fly the Babylonian woe.
Время
Лети, скупое Время, силы есть пока.
Всегда ленивое, неспешными шагами –
Их смерил колокол ударом языка –
Дави никчёмный мир. Ешь созданное нами!
Казалось нам, что мы богаты…
Давай! Весь мёртвый хлам скроши! –
Все эти глупые утраты
И мизерные барыши.
Когда в последний раз взыграет аппетит,
И твой ужасный зев остатки поглотит,
То Вечность встретим мы – и с нею возликуем,
И каждого она приветит поцелуем.
Безбрежной радости откроется исток!
Всё будет хорошо, всё будет впрок -
Наступит жизнь святая!
Мир, Правда, и Любовь, сиянием играя,
Лучами окружая трон Того,
Чьё одинокое блаженно естество -
Укажут путь к Нему сквозь горние рассветы,
И наши беды исцелит покой!
И посмеёмся мы, во звёздный блеск одеты,
Над Смертью, Случаем и – Время! – над тобой…
On Time
Fly, envious Time, till thou run out of race,
Call on the lazy, leaden-stepping hours,
Whose speed is but the heavyplummet’s pace,
And glut thyself with what thy womb devours,
Which is ot more than what is false and vain,
And merely mortal dross.
So little is our loss,
So little is thy gain.
For when as each thing bad thou hast entombed,
And last of all thy greedy self consumed,
Then long Eternity shall greet our bliss
With an individual kiss,
And joy shall overtakeus as a flood;
When every thing that is sincerely good
And perfectly divine,
With Truth, and Peace, and Love that ever shine
About the supreme throne
Of him, t’whose happy-making sight alone
Whence our heavenly-guided soul shall climb,
Then, all this earthy grossness quit,
Attired with stars we shall for ever sit
Thriumphing over Death, and Chance, and thee, O Time!
Эдвард Тейлор (Edward Taylor)
1642-1729
Кто я?
Кто я такой? Я слиток золотой?
Бесценный клад? Чеканная монета?
Увы! Сочтён и взвешен я Тобой…
Но – не оставь молитву без ответа –
Потоком золотым дотронься кожи,
Преобрази – чтоб стал я чуть дороже!
Ты отливал меня. Я новый сплав.
Глаза темны, всё скрыто пеленою.
Дай свет очам! Я, прозорливей став,
Подобие Твоё в себе открою…
Коль образ Твой я отразить достоин -
Я светлый Ангел, Твой послушный воин!
Дух отчекань и вере научи.
Из сердца смастери Свои Скрижали,
Чтоб золотом горящие лучи
Священных слов весь мир благословляли…
Так стану я сокровищницей целой.
Будь Мастером – меня слугою сделай!
Am Thy Gold?
Am I Thy gold? Or purse, Lord, for Thy wealth,
Whether in mine or mint refined for Thee?
I’m counted so, but count me o’er Thyself,
Lest gold-washed face and brass in heart I be.
I fear my Touchstone touches when I try
Me and my counted gold too overly.
Am I new minted by Thy stamp indeed?
Mine eyes are dim; I cannot clearly see.
Be Thou my spectacles that I may read
Thine image and inscription stamped on me.
If Thy bright image do upon me stand,
I am a golden angel in Thy hand.
Lord, make my soul Thy plate; Thine image bright
Within the circle of the same enfoil.
And on its brims in golden letters write
Thy superscription in an holy style.
Then I shall be Thy money, Thou my hoard;
Let me Thy angel be, be Thou my Lord.
Александер Поуп (Alexander Pope)
1688-1744
Человек
Известен всем, но Богу лишь знаком,
Он мнит себя царем и знатоком.
Меж двух миров он прозябать привык,
В хорошем – плох, в ничтожестве – велик.
Он так умен, что верит, как слепой,
Он слишком слаб – поскольку горд собой…
То грозен, то спокоен невпопад,
Немного зол, наполовину свят!
Не ведает: кто – дух он или зверь?
Рожден – умрет. Талантлив – для потерь.
Невежествен, поскольку в мыслях он
То недалек, то слишком углублен.
Всё не решит никак он, что избрать:
Животный грех, иль Божью Благодать.
Стремиться вверх и падает легко,
Хозяин всех вещей и раб всего.
Заблудший, он лишь Истине судья –
Насмешка, свет и тайна бытия…
From “Essay On Man”
Know then thy selfe, presume not God to scan;
The Proper study of Mankind is Man.
On this isthmus of a middle state,
A acing darkly wise, and rudely great:
With too much knowledge for the Sceptic side,
Too much weakness for the Stoics pride,
He hangs between; in doubt to act, or rest;
In doubt to deem himself a God, or Beast;
In doubt to his Mind or Body to prefer;
Born but to die, and reas’ning but to err,
Alike in ignorance, his reason such,
Whether he thinks too little, or too much:
Chaos of Thought and Passion, all confus’d;
Still by himself abus’d, or disabus’d;
Created half to rise and half to fall;
Great lord of all things, vet a prey to all;
Sole judge of Truth, in endless Error hurl’d
The glory, jest and riddle of the world.
Умирающий христианин – своей душе
Дух горит святым огнём!
Скинуть прах – мне тесно в нём!
Мысли, чувства – в круговерти.
Боль прекрасна жаждой смерти.
Тело, хватит, не борись,
Коль ты умрёшь – я взмою в высь!
Духи здесь… Твердят они:
«Брат! Оковы разомкни!»
Вдруг неведомая сила
Зренье, чувства притупила,
Дух лишила бытия…
Душа, уже ли смерть моя?
Мир бледнеет… Он исчез!
Будит очи свет небес.
Вручает Ангел крылья…
Я улетаю в мир иной!
Смерть! Где победа надо мной?
Ад, где твои усилья?
Dying Cristian to his Soul
Vital spark of heavenly flame!
Quit, o quit this mortal frame!
Trembling, hoping, lingering, flying,
Oh the pain, the bliss of dying!
Cease, fond Nature, cease thy strife!
And let me languish into life!
Hark! they whisper; Angels say,
“Sister Spirit, come away.”
What is this absorbs me quite?
Steals my senses, shuts my sight,
Drowns my spirits, draws my breath?
Tell me, my soul, can this be Death?
The world recedes, it disappears!
Heaven opens on my eyes! my ears
With sounds seraphic ring:
Lend, lend your wings! I mount, I fly!
O Grave! where is thy victory?
O Death, where is thy sting?
“O Grave! where is thy victory? O Death, where is thy sting?” – в русских богослужебных текстах это обращение звучит так: “Смерть, где твоё жало? Ад, где твоя победа?”
Вильям Вордсворд (William Wordsworth)
1770 –1850
Крёстные родители
Отец! Так люди именуют Бога.
Ты – «крёстный» и «отец». Обет двойной!
Прими его. И искренне, с душой
Свой долг исполни… Крёстная! Будь строгой
И чуткой Матерью, чтоб нрав дурной
Преобразить. Заботой облеки
Все нужды – пусть привитые ростки,
Взлелеяны, невянущей листвой
Раскинутся. Пусть таинство благое
Случайные потери возместит,
Изгонит грех и обустроит быт,
Иль крепость веры увеличит вдвое.
Стыдитесь, если станет ваш обет
Лишь формою, где содержанья нет!
Sponsors
Father! to God himself we cannot give
A holier name! then lightly do not bear
Both names conjoined, but of thy spiritual care
Be duly mindful: still more sensitive
Do Thou, in truth a second Mother, strive
Against disheartening custom, that by Thee
Watched, and with love and pious industry
Tended at need, the adopted Plant may thrive
For everlasting bloom. Benign and pure
This Ordinance, whether loss it would supply,
Prevent omission, help deficiency,
Or seek to make assurance doubly sure.
Shame if the consecrated Vow be found
An idle form, the Word an empty sound!
Сэр Вальтер Скотт (Sir Walter Scott)
1771-1832
Патриот
Кто с Богом согласует все дела,
И в ком душа как будто умерла,
Кто не кричит: «Прочь из моей земли!»
В ком ярость сердца не перегорит,
И стран иных благополучный вид
Удержит вдалеке – надолго ли?
Подобное увидишь – помни впредь!
О нём не станут менестрели петь,
Могущество, богатство, знатный дом,
Отверженный, вместил в себе самом…
Живущему – и слава не далась,
А дважды умерев, он сгинет в грязь, -
И к нам вернётся через много лет –
Непонят, неутешен, невоспет.
Patriotism
Breathes there a man with soul so dead
Who never to himself hath said,
“This is my own, my native land!”
Whose heart hath ne’er within him burned
As home his footsteps he hath turned
From wandering on a foreign stand?
If such there breathe, go, mark him well!
For him no minstrel raptures swell;
High though his titles, power, and pelf,
The wretch, concentred all in self,
Living, shall forfeit fair renown,
And, doubly dying, shall go down
To the vile dust from whence he sprung,
Unwept, unhonored, and unsung.
Джон Клэр (John Clare)
1793-1864
Я жив
Я жив. Но я… необходим? Едва ли!
Отвергнутый, как вздорные мечты,
Я сам себе преподнесу печали,
Что, встав, скользят в обятья пустоты,
Где, словно тень, любовь, и смерть – лишь сон…
Я жив! Но дух, как призрак, погружён
В небытие из хохота и дыма,
В видения – их бег неукротим!
Здесь счастья нет, здесь жизнь невыносима,
Разбит корабль – и вера вместе с ним!
И то, что я любил всего сильней,
Мне стало чуждо, словно мир теней…
Но я стремлюсь в Небесный Чертоги,
Где нет страстей – ни смеха, ни обид…
Дождусь Творца и успокоюсь в Боге,
И буду спать, как лишь младенец спит:
Окутан миром, светом, тишиной…
Внизу трава – и небо надо мной.
I Am
I am: yet what I am none cares or knows,
My friends forsake me like a memory lost;
I am the self-consumer of my woes,
They rise and vanish in oblivious host,
Like shades in love and death’s oblivion lost;
And yet I am! and live with shadows tost
Into the nothingness of scorn and noise,
Into the living sea of waking dreams,
Where there is neither sense of life nor joys,
But the vast shipwreck of my life’s esteems;
And e’en the dearest – that I loved the best–
Are strange-nay, rather stranger than the rest.
I long for scenes where man has never trod;
A place where woman never smil’d or wept;
There to abide with my creator, God,
And sleep as I in childhood sweetly slept:
Untroubling and untroubled where I lie;
The grass below – above the vaulted sky.
Джонс Вери (Jones Very)
1813-1880
Сын
Отец, я слова жду! Стоит светило,
Где ночь и день сплетаются в борьбе,
О, если б Весть мне душу просветила,
Чтоб тихий путь устлать хвалой Тебе!
Урочный час секунд колокола
Встречают восхищённой тишиной.
Тугая туча ливень сберегла,
Чтоб сбросить капли, зов услышав Твой.
Застыли птицы средь немых ветвей,
В груди потоки песен затая…
Дух ожидает милости Твоей,
Чтоб мир наполнил славословьем я!
Я, словно в странном сне, пророчествовать буду,
Везде – Твои слова, Твоя любовь – повсюду!
The Son
Father, I wait thy word. The sun doth stand
Beneath the mingling line of night and day,
A listening servant, waiting thy command
To roll rejoicing on its silent way;
The tongue of time abides the appointed hour,
Till on our ear its silent warnings fall;
The heavy cloud withholds the pelting shower,
Then every drop speeds onward at thy call;
The bird reposes on the yielding bough,
With breast unswollen by the tide of song;
So does my spirit wait thy presence now
To pour thy praise in quickening life along,
Chiding with voice divine man’s lengthened sleep,
While round the Unuttered Word and Love their vigils keep.
Жизнь
Господь не просто сеет семена,
А чтоб росли, в Него пуская корни,
Чтоб, влагою насытившись сполна,
Деревьями раскинулись просторней!
Глава-вершина далеко видна -
Зовёт гостей ладонями-ветвями!
Глядит плодами сочными она.
А подойдём – расстелит тень над нами.
Не взалчет ввек вкусивший от плода
На Вечере Владыки Всеблагого,
Где щедрые столы полны всегда,
И новая еда всегда готова!
Прийти на пир не стоит ничего
Тем, кто не зван – но чтил слова Его!
Life
It is not life upon Thy gifts to live,
But, to grow fixed with deeper roots in Thee;
And when the sun and shower their bounties give,
To send out thick-leaved limbs; a fruitful tree,
Whose green head meets the eye for many a mile,
Whose moss-grown arms their rigid branches rear,
And full-faced fruits their blushing welcome smile
As to its goodly shade our feet draw near;
Who tastes its gifts shall never hunger more,
For ’tis the Father spreads the pure repast,
Who, while we eat, renews the ready store,
Which at his bounteous board must ever last;
For none the bridegroom’s supper shall attend,
Who will not hear and make his word their friend.
Джордж Элиот (George Eliot)
1819-1880
Закат
Когда к закату день стремиться
Перед тобой он, как страница:
Найдёшь на ней
И слово верное, и дело,
Что друга падшего согрело –
Всего верней
Жить для других, наград не зная –
То день прошедший – отблеск Рая.
Но, не увидев в строчках дня,
Как ты сгорал, других храня,
Не отыскав тогда
То сердце, где оставил след,
И тех, кто был тобой согрет –
Ведь вот беда:
Жить для себя лишь одного –
Знай: день не стоил ничего.
At set of sun
If you sit down at the set of sun
And count the act you have done,
And, counting, find
One self-denying deed, one word
That eased the heat of him who heard –
One glance most kind,
That fell like sunshine where it went –
Then you may count that well spent.
But, if, through all the livelong day,
You’ve cheered no heart, by yea or nay –
If, through it all
You’ve nothing done that you can trace
That drought the sunshine to one face –
No act most small
That helped some soul and nothing cost –
Then count that day as worse than lost.
Генри Водсворт Логфеллоу (Henry Wadsworth Longfellow)
1807-1882
Певцы
На землю Вестников прислали
Воспеть веселье и печали
И, может быть, вернуть сердца
Назад, в обители Отца.
Был юным Первый Вестник Рая.
На лире золотой играя,
Скользя по рощам и лугам
Он о Мечте напомнил нам.
Был с бородою лик Второго,
На рынках он возвысил слово,
Напев, ритмичный и простой,
Легко овладевал толпой.
Был старцем Третий и последний,
Он пел в соборах за обедней,
Когда, весь в золоте, орган
Звал к покаянью прихожан.
Но люди, их услышав пенье,
«Кто ж лучше?!» – думали в смятеньи.
Вновь стычкам не было конца,
Как эхо, спор вошёл в сердца.
«Давайте, – Бог ответил людям, -
Различий в них искать не будем.
Я даровал им благодать
Пленять, учить и вдохновлять.
Они как сильных три аккорда:
В ком слух настроен верой твёрдой,
Не диссонанс расслышит в них,
А совершенство всех троих!»
The Singers
God sent his Singers upon earth
With songs of sadness and of mirth,
That they might touch the hearts of men,
And bring them back to heaven again.
The first, a youth with soul of fire,
Held in his hand a golden lyre;
Through groves he wandered, and by streams,
Playing the music of our dreams.
The second, with a bearded face,
Stood singing in the market-place,
And stirred with accents deep and loud
The hearts of all the listening crowd.
A gray old man, the third and last,
Sang in cathedrals dim and vast,
While the majestic organ rolled
Contrition from its mouths of gold.
And those who heard the Singers three
Disputed which the best might be;
For still their music seemed to start
Discordant echoes in each heart.
But the great Master said, “I see
No best in kind, but in degree;
I gave a various gift to each,
To charm, to strengthen and to teach.
“These are the three great chords of might,
And he whose ear is tuned aright
Will hear no discord in the three,
But the most perfect harmony.”
Стрела и Песня
Я выстрелил. Моя стрела
Как далеко упасть могла?
Умчалась в вышину скорей –
Мой взгляд не поспевал за ней.
Я ветру песню спел. Она
Как далеко теперь слышна?
Найдётся ль мудрый, сильный – тот,
Кто с нею странствовать пойдёт?
Потом открылось, что стрела
Вонзившись в дуб, ещё цела.
И песнь, не растеряв слова,
У друга в сердце всё жива.
The Arrow and the Song
I shot an arrow into the air,
It fell to earth, I knew not where;
For, so swiftly it flew, the sight
Could not follow it in its flight.
I breathed a song into the air,
It fell to earth, I knew not where;
For who has sight so keen and strong,
That it can follow the flight of song?
Long, long afterward, in an oak
I found the arrow, still unbroke;
And the song, from beginning to end,
I found again in the heart of a friend.
Геральд Манлей Хопкинс (Gerard Manley Hopkins)
1844-1889
Небесный причал
Послушница, дающая обет
Давно меня туда мечты стремили,
Где нескончаема весенняя пора,
В поля, где злобы нет, где не шумят ветра -
Лишь тихое благоуханье лилий…
Давно стремилась я туда,
Где б я штормов вовек не знала -
Лишь лёгкий плеск волны у светлого причала,
И море, тихое всегда.
Heaven—Haven
A nun takes the veil
I have desired to go
Where springs not fail,
To fields where flies no sharp and sided hail
And a few lilies blow.
And I have asked to be
Where no storms come,
Where the green swell is in the havens dumb,
And out of the swing of the sea.
Роберт Льюис Стивенсон (Robert Louis Stevenson)
1850-1894
Небесный Хирург
В тот день, когда утрачу я
Восторг и радость бытия,
Когда, от сна восстав едва,
Я не исполнюсь торжества,
Когда я не сверкну в ответ,
Завидев глаз счастливый свет,
И яркие оттенки дня
Не смогут вдохновить меня –
Господь! Прошу, в пустую грудь
Мне веру и восторг вдохнуть!
Но если дух мой омертвел –
Раздвинь души моей предел,
Вскрывая кожу, грех убей –
И всё верни душе моей!
The Celestial Surgeon
IF I HAVE faltered more or less
In my great task o happiness;
If I have moved among my race
And shown no glorious morning face;
If beams from happy human eyes
Have moved me not; if morning skies,
Books and my food, and summer rain
Knocked on my sullen heart in vain: -
Lord, Thy most pointed pleasure take
And stab my spirit broad awake!
Or, Lord, if too obdurate I,
Choose Thou, before that spirit die,
A piercing pain, a killing sin
And to my dead heart run them in!
Мольба и похвала
Бывало всякое со мной,
Жил во дворце и в яме.
Бывало, с каменной стеной
Боролся я часами.
То уважаем, то не мил.
То счастье, то забота.
Я просто человеком был –
А это значит что-то.
Но время новою волной
Омыть меня готово…
Господь! Ты был всегда со мной –
Так помоги мне снова!
Praise and Prayer
I HAVE been well, I have been ill,
I have been rich and poor;
I have set my back against the wall
And fought it by the hour;
I have been false, I have been true;
And thoro’ grief and mirth,
I have done all that man can do
To be a man of worth;
And now, when from an unknown shore,
I dare an unknown wave,
God, who has helped me heretofore,
O help me wi’ the lave!
Юность и Любовь – 1
Лишь раз у входа в сад тебя
Поцеловать я смог –
И за звездой ушёл, любя
Романтику дорог…
Прощай! Хочу забыть скорей
И сытость и кровать -
Чтоб краской битв, как Одиссей,
Весь мир разрисовать!
Мой кров – простор над головой…
Всему наперекор
Иду – лишь путь владеет мной!
И риска яркий взор…
На троне, на кресте, в бою,
Под радугой и без,
Я дух и тело отдаю
Под пахоту Небес.
Youth and Love: I
From Songs of Travel
Once only by the garden gate
Our lips we joined and parted.
I must fulfil an empty fate
And travel the uncharted.
Hail and farewell! I must arise,
Leave here the fatted cattle,
And paint on foreign lands and skies
My Odyssey of battle.
The untented Kosmos my abode,
I pass, a wilful stranger:
My mistress still the open road
And the bright eyes of danger.
Come ill or well, the cross, the crown,
The rainbow or the thunder,
I fling my soul and body down
For God to plough them under.
Юность и Любовь – 2
Для юноши мир, как обочина быстрой дороги.
Всё пролетает навек. По обоим краям,
Где-то в садах притаились златые чертоги,
Скрыты цветеньем деревьев. А дальше – равнина, и там
Сотни огней приглашают забыть о тревоге.
Как предрассветные звёзды утехи земли
Манят… Но к Цели ведёт его высшая сила.
Только помашет он всем, что проститься пришли,
Только окликнет он ту, что в саду у калитки застыла,
Только о чём-то споёт – и уж скрылся вдали…
Youth and Love – II
To the heart of youth the world is a highwayside.
Passing for ever, he fares; and on either hand,
Deep in the gardens golden pavilions hide,
Nestle in orchard bloom, and far on the level land
Call him with lighted lamp in the eventide.
Thick as the stars at night when the moon is down,
Pleasures assail him. He to his nobler fate
Fares; and but waves a hand as he passes on,
Cries but a wayside word to her at the garden gate,
Sings but a boyish stave and his face is gone.
Генри Ворбуртон Ховкес (Henry Warburton Hawkes)
1844-1889
Средь шума земного…
В разбитой надвое вселенной
Средь рокота и дыма,
Дорога к Жизни сокровенной
Давно не различима.
Но средство есть от сна земного!
Мир призрачней, бледнее…
Спокоен дух, со мною снова
Мой Друг из Галилеи.
К Нему приближусь, замирая,
Чтоб речью насладиться…
В унылом сердце – песни Рая,
В пустой душе – зарница!
Теперь и в горе и в тревоге
Его слова слышнее…
Поможет, если что, в дороге
Мой Друг из Галилеи!
Amid the din of earthly strife…
Amid the din of earthly strife,
Amid the busy crowd,
The whispers of eternal life
Are lost in clamors loud;
When lo! I find a healing balm,
The world grows dim to me;
My spirit rests in sudden calm
With Him of Galilee.
I linger near Him in throng,
And listen to His voice;
I feel my weary soul grow strong,
My saddened heart rejoice!
Amid the storms that darkly frown
I hear His call to me,
And lay may heavy burden down
With Him of Galilee.
Славим мы Владыку Рая
Славим мы Владыку Рая:
Новый день взошёл, сияя,
И исходит торжество
Правды от Лица Его.
С нами пребывает Слово:
Мы Рождение Христово
Этим утром встретим снова.
Ныне истины печать
Можем в небе созерцать,
Ангелы для нас поют:
«Слава, слава в вышних Богу!»
Вторьте ангельскому слогу –
И раздастся из могил:
«Мир Господь благословил!»
Thank We Now the Lord of Heav’n
Thank we now the Lord of heav’n
For the day-spring He has given
For the light of truth and grace
Shining from the Master’s face.
Still that light is shining on:
Still the Holy Child is born
Every blessed Christmas morn.
Still His words of truth and grace
In a holier world we trace;
Still the angels’ song is heard:
“Glory be to God on high.”
Sing, ye angels from the sky;
Mortals raise the glad refrain,
“Peace on earth, good will to men!”
“Glory be to God on high. Peace on earth, good will to men!” – В богослужении на русском языке слова этой древней молитвы единой Церкви звучат так: «Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человецах благоволение».
Дитрих Бонхёффер (Dietrich Bonhoeffer)
1906-1945
Язычники и христиане
К Богу приходят, когда заставляет нужда,
Хлеба и помощи просят у Бога тогда,
Чтоб от болезней и бед не осталось следа -
Так поступают язычники и христиане.
Бог открывается там, где случилась беда,
Где Он осмеян, распят по решенью суда,
Где Он страдает, чтоб смерть победить навсегда -
С Ним христиане разделят всю меру страданий.
Бог посещает, когда настигает беда,
Он исцеляет, и хлеб нам приносит тогда,
Он милосердие дарит нам вместо суда -
Им прощены и язычники и христиане!
Christen und Heiden
Menschen gehen zu Gott in ihrer Not,
flehen um Hilfe, bitten um Glück und Brot,
um Errettung aus Krankheit, Schuld und Tod.
So tun sie alle, alle, Christen und Heiden.
Menschen gehen zu Gott in Seiner Not,
finden ihn arm, geschmäht, ohne Obdach und Brot,
sehn ihn verschlungen von Sünde, Schwachheit und Tod.
Christen stehen bei Gott in Seinem Leiden.
Gott geht zu allen Menschen in ihrer Not,
sättigt den Leib und die Seele mit Seinem Brot,
stirbt für Christen und Heiden den Kreuzestod
und vergibt ihnen beiden.
Покаяние Ионы
Здесь царство волн – от края и до края!
Морской котёл кипит из глубины…
Ветрами смяты и ослеплены,
Пред ликом смерти силы надрывая,
Они пытались говорить с богами…
«О боги вечные! Кому ваш приговор?
Кто душегуб, клятвопреступник, вор?
Кто согрешил – и кто отвергнут вами?
Заплатит тот, кто нас привёл сюда…
И мы исполним приговор закона!»
«Меня убейте, – отвечал Иона, -
Я предал Бога. Я прошу суда.
Невинные погибнуть не должны!
Послужит Правде кто? Друзья, не вы ли?»
Он брошен в море, и они застыли
Среди благословенной тишины…
Jona
Sie schrieen vor dem Tod und ihre Leiber krallten
sich an den nassen, sturmgepeitschten Tauen,
und ihre Blicke schauten voller Grauen
das Meer im Aufruhr jäh entfesselter Gewalten.
“Ihr ewigen, ihr guten, ihr erzürnten Götter,
helft oder gebt ein Zeichen, das uns künde
den, der Euch kränkte mit geheimer Sünde,
den Mörder oder Eidvergeßnen oder Spötter,
der uns zum Unheil seine Missetat verbirgt
um seines Stolzes ärmlichen Gewinnes!”
So flehten sie. Und Jona sprach: “Ich bin es!
Ich sündigte vor Gott. Mein Leben ist verwirkt.
Tut mich von Euch! Mein ist die Schuld. Gott zürnt mir sehr.
Der Fromme soll nicht mit dem Sünder enden!”
Sie zitterten. Doch dann mit starken Händen
verstießen sie den Schuldigen. Da stand das Meer.
Я, окружённый силами благими…
Последнее стихотворение, написанное перед казнью пастором-мучеником, антифашистом Дитрихом Бонхёффером.
Я, окружённый силами благими,
Под сенью светлых и незримых крыл,
С друзьями быть стремлюсь – хочу, чтоб с ними
Грядущий год меня соединил.
Смущают сердце давние печали,
Как будто ад придумал эти дни…
Дай Бог, чтоб мы чуть-чуть смелее стали.
Прошу, Господь: спаси и сохрани!
Но вместо утешенья и покоя
Даёшь нам чашу горестей земных -
Мы примем подношение любое
Из ласковых и добрых рук Твоих…
Ты нам однажды Рай подаришь снова,
Дыханьем Света уничтожив тьму…
И мы, оставив помыслы былого,
Воскреснем вдруг по слову Твоему.
Мерцают свечи, ярко умирая.
Пред их лучами отступает мгла.
Но я мечтаю, чтоб любовь святая
В сердцах огнём всесильным расцвела.
Чем трепетнее тишина планеты,
Тем ближе, осязаемей, слышней
Незримый мир, таинственный, воспетый
В молитвах и псалмах Твоих детей.
Всегда хранимы силами благими,
Мы каждый миг под сенью светлых крыл!
Ты создал дни, и что даётся ими
Спокойно принимать благословил…
Von guten Mächten
Von guten Mächten treu und still umgeben,
behütet und getröstet wunderbar,
so will ich diese Tage mit euch leben
und mit euch gehen in ein neues Jahr.
Noch will das alte unsre Herzen quälen,
noch drückt uns böser Tage schwere Last.
Ach Herr, gib unsern aufgeschreckten Seelen
das Heil, für das du uns geschaffen hast.
Und reichst du uns den schweren Kelch, den bittern
des Leids, gefüllt bis an den höchsten Rand,
so nehmen wir ihn dankbar ohne Zittern
aus deiner guten und geliebten Hand.
Doch willst du uns noch einmal Freude schenken
an dieser Welt und ihrer Sonne Glanz,
dann wolln wir des Vergangenen gedenken,
und dann gehört dir unser Leben ganz.
Lass warm und hell die Kerzen heute flammen,
die du in unsre Dunkelheit gebracht,
führ, wenn es sein kann, wieder uns zusammen.
Wir wissen es, dein Licht scheint in der Nacht.
Wenn sich die Stille nun tief um uns breitet,
so lass uns hören jenen vollen Klang
der Welt, die unsichtbar sich um uns weitet,
all deiner Kinder hohen Lobgesang.
Von guten Mächten wunderbar geborgen,
erwarten wir getrost, was kommen mag.
Gott ist bei uns am Abend und am Morgen
und ganz gewiss an jedem neuen Tag.
Клайв Стэйплс Льюис (Clive Staples Lewis)
1898 –1963
Молитва
Создатель! Когда говорю с Тобой,
Впустую тратя слова,
Молва называет молитвы мечтой -
Такая идёт молва.
Всё правильно. Только истины всей
Не может понять она.
Внимая истокам души моей,
Достигну сухого дна.
Тогда Ты увидишь: я жив едва!
И придёшь полноводьем рек…
И мёртвые губы прошепчут слова,
Что я сам не сложил бы вовек.
Prayer
Master, they say that when I seem
To be in speech with you,
Since you make no replies, it’s all a dream
— One talker aping two.
They are ha1f right, but not as they
Imagine; rather, I
Seek in myself the things I meant to say,
And lo! the wells are dry.
Then, seeing me empty, you forsake
The Listener’s role, and through
My dead lips breathe and into utterance wake
The thoughts I never knew.
Метеорит
Среди холмов метеорит
Лежит, огромный, мхом застелен…
Ветрами смят, дождём залит,
Он гладок стал на вид и зелен.
Земля легко сокрыть смогла
След звёздной копоти и сажи,
Устроив лунного посла
Деталью в девственном пейзаже.
Не странно то, что мы нашли
В земных объятьях камень пленный –
Ведь каждый элемент Земли
Пришёл к нам из глубин вселенной.
Мир небом был века назад…
Из солнца части все отлиты?
Звезды ль неведомой распад
Толкнул их к нам с другой орбиты?
И капли Рая, пав сюда,
Выходит, притаились где-то…
И всюду – он сокрыт всегда -
След давний радости и света!
The Meteorite
Among the hills a meteorite
Lies huge; and moss has overgrown,
And wind and rain with touches light
Made soft, the contours of the stone.
Thus easily can Earth digest
A cinder of sidereal fire,
And make her translunary guest
The native of an English shire.
Nor is it strange these wanderers
Find in her lap their fitting place,
For every particle that’s hers
Came at the first from outer space.
All that is Earth has once been sky;
Down from the sun of old she came,
Or from some star that travelled by
Too close to his entangling flame.
Hence, if belated drops yet fall
From heaven, on these her plastic power
Still works as once it worked on all
The glad rush of the golden shower.
После молитв
Встань, немощная плоть, достаточно усилий,
Господь Всемилостив – и нас уже простили…
И куклой плоть встаёт, и тенью плоть идёт,
Как простыни, бела, и холодна, как лёд…
Разденься медленно, свет выключи устало,
Почувствуй в тишине, как полночь просияла.
Луг выровнен дождём, пустой стакан помыт,
Одежда сложена, и хоть чиста на вид,
Теперь совсем не та – затёрлась, побледнела:
От грязи мы её стираем то и дело!
Плоть, пусть попозже к нам тепло твоё придёт,
Застынь, бессильная, отведай горьких вод,
И смертью насладись – ведь жизнь вернётся скоро,
А с ней привычный дух унынья и раздора…
After Prayers, Lie Cold
Arise my body, my small body, we have striven
Enough, and He is merciful; we are forgiven.
Arise small body, puppet-like and pale, and go,
White as the bed-clothes into bed, and cold as snow,
Undress with small, cold fingers and put out the light,
And be alone, hush’d mortal, in the sacred night,
-A meadow whipt flat with the rain, a cup
Emptied and clean, a garment washed and folded up,
Faded in colour, thinned almost to raggedness
By dirt and by the washing of that dirtiness.
Be not too quickly warm again. Lie cold; consent
To weariness’ and pardon’s watery element.
Drink up the bitter water, breathe the chilly death;
Soon enough comes the riot of our blood and breath.
Руины
Я рад – простая мысль! – что знать тебя пришлось.
Я с роду не имел святой, высокой цели.
Но жду – я, эгоист, самовлюблён насквозь -
Чтоб ты и Бог меня преобразить сумели.
Забвенье и успех – души моей состав,
Я идол сам себе. Подобно попугаю,
Тираду о любви торжественно начав,
Отвешу пару фраз – и тут же умолкаю.
Ты столько лет была мостом меж двух времён,
Однажды у него разрушилась основа…
Гигант над пропастью в руины обращён,
Отрезан путь назад – и я изгнанник снова.
Благословенна ты – и груда тех камней:
Всего, что я имел, такая боль ценней.
As the Ruin Falls
All this is flashy rhetoric about loving you.
I never had a selfless thought since I was born.
I am mercenary and self-seeking through and through:
I want God, you, all friends, merely to serve my turn.
Peace, re-assurance, pleasure, are the goals I seek,
I cannot crawl one inch outside my proper skin:
I talk of love –a scholar’s parrot may talk Greek–
But, self-imprisoned, always end where I begin.
Only that now you have taught me (but how late) my lack.
I see the chasm. And everything you are was making
My heart into a bridge by which I might get back
From exile, and grow man. And now the bridge is breaking.
For this I bless you as the ruin falls. The pains
You give me are more precious than all other gains.
А смысл?
Против слишком большого числа сочинителей научной фантастики
Так для чего нас увели
За сто парсеков от земли,
Воздвигнув (главное размер)
Империи меж звёздных сфер,
Где отыскать нам суждено
Всем надоевшее давно -
Чем примитивней, тем верней:
Любовь, шпионы и злодей -
Такое б рассказать могли
Любые уголки земли?
Зачем я должен бросить дом,
Оставить мир, где мы живём,
Пройти сквозь тысячи ворот,
Где Неземное увлечёт
Мечтами, страха посильней,
Пронзительной красой своей,
И тайной, где – я сердцем знал! –
Лежит начало всех начал,
Что, кажется, прочёл насквозь –
Оно же мимо пронеслось?
An Expostulation
Against too many writers of science fiction
Why did you lure us on like this,
Light-year on light-year, through the abyss,
Building (as though we cared for size!)
Empires that cover galaxies
If at the journey’s end we find
The same old stuff we left behind,
Well-worn Tellurian stories of
Crooks, spies, conspirators, or love,
Whose setting might as well have been
The Bronx, Montmartre, or Bedinal Green?
Why should I leave this green-floored cell,
Roofed with blue air, in which we dwell,
Unless, outside its guarded gates,
Long, long desired, the Unearthly waits
Strangeness that moves us more than fear,
Beauty that stabs with tingling spear,
Or Wonder, laying on one’s heart
That finger-tip at which we start
As if some thought too swift and shy
For reason’s grasp had just gone by?